Осоковая низина - Харий Августович Гулбис

— Да разве я знаю, за что? Целых три дня в мою сторону не глядела, не разговаривала. Не знаю, чем я согрешила.

Алиса оторопела. Уже она искусала губы, чтоб не заплакать, отворачивалась, но скрыть свое состояние от Лизеты, сидевшей прямо против нее, было трудно.

— Я учить тебя, дочка, не хочу. Только вот что скажу тебе. Коли замужем ты, так на первом месте держи мужа. Вот как! Мужа надо слушать, все рассказывать ему, заботиться о нем, обихоживать, чтоб доволен был. Муж всему голова. Он господин твой. А жаловаться родителям последнее дело. Когда старики в жизнь молодых мешаются, ничего хорошего не выходит. Вот так, дочка!

— Я ни на кого жаловаться не собираюсь. Сама была виновата и…

Алиса не договорила.

— Ну вот и ладно, вот и правильно.

Лизета смахнула пальцем крупную слезу.

Завтрак был готов, но Петериса все не было. Он пошел смотреть, подсохла ли земля. Окрестные новохозяева уже начали пахать, но в «Апситес» земли всякой довольно: на холме глина, в низине торф, а на лесной опушке песок да камни. «Не станешь же в жиже барахтаться», — сказал Петерис, хоть и горел нетерпением встать за плуг.

— Идет, — наконец сказала Лизета, развеяв молчание.

Раскрасневшийся, будто чем-то недовольный, Петерис сел за стол и принялся есть.

— Надо попробовать, — вдруг заговорил он.

— Что, Петерис?

— Пахать пора! — неожиданно резко отозвался Петерис, словно Алиса его обидела тем, что не догадалась, чем сейчас заняты все его мысли.

— В воскресенье?

— А когда же? Или ждать, пока польет?

Алиса съежилась и замолчала.

Пахать предстояло возле самого дома. Алиса и Лизета вышли посмотреть, как Петерис проложит первую борозду. Он купил Максиса всего лишь неделю назад и еще не знал, как конь потянет плуг. Вообще Петерис предпочел бы кобылу, чтобы были жеребята, но, поездив по ярмаркам, хорошей, племенной кобылы не нашел и купил Максиса; сейчас было важно иметь сильную лошадь, способную работать за двух. Купит кобылу, когда снова накопит денег. Теперь он потратил их на корову, телегу, сани, упряжь, плуг, семена, сено, овес, на провизию себе и разную мелочь. Еще хорошо, что вторую корову подарили Курситисы.

Петерис намотал вожжи на чапыги.

— Но!

Петерис прищурился, на скулах заиграли желваки. Максис напрягся и потащил. Натянулись постромки, лемех вошел в землю и взрезал темно-серую дернину.

— Тпру-у! Глубоко как.

Петерис переладил плуг.

— Вот и хорошо, — говорил он сам с собой.

Еще раз подвинтил крюк, перевязал постромки, и плуг равномерно поплыл по земле. Мышцы у Петериса расслабились, взгляд стал спокойным, на потное лицо легла умиротворенная улыбка.

— Но!.. Но, но! — время от времени понукал Петерис лошадь.

Только на углах, когда надо было приподнять плуг, или когда лемех натыкался на камень и сбивался с борозды или лошадь почему-то вдруг вставала, Петерис становился требовательнее:

— Но! Трогай же!

— Но-но, Мося!

— Падла такая!

— Идол окаянный!

Вскоре у идола, падлы, Моси вспотел пах, заходили прерывисто бока и с удил начала падать белая пена. Петерис остановил лошадь, потрепал по шее, ткнулся губами в лошадиную морду, заговорил ласково:

— Славный ты, славный! Максис у нас славный! Тяжело лошадке! Тяжело!

Лизета, глядя издали, как Петерис пашет, сказала Алисе:

— Могли бы в приданое и лошадь дать. Этот плуг и земля не на одну лошадь. Языком невесть что посулят, а как давать — пшик тебе. Вот так.

— Про что вы, мамаша, говорите?

— Знаешь, про что. Неохота мне в чужие дела соваться, только нехорошо это — одну старую корову дать в приданое.

Алиса глубоко вздохнула.

— Невесть какие миллионы сулили, — добавила Лизета, уходя за хлев.

Курситисы пришли до полудня.

— Мамочка!

Густаву тоже достался поцелуй в бороду. Алиса повела родителей в дом. Лизета, сидя на кровати, ответила на приветствие, протянула обоим руку. В разговор не вмешивалась, но не спускала с Курситисов глаз.

— Плохо, что все в одной комнате, — сказала Эрнестина, осмотрев жилье.

— Если прорубить в стене окно и сложить печку, можно отделить маленькую комнатку, — рассуждал Густав.

— Это дорого обойдется, папочка. Не стоит, — возразила Алиса, чувствуя на себе взгляд свекрови.

— Почему не стоит? Нужны только доски и кирпичи. Я могу это сам сделать. Никакого особого уменья тут не требуется.

— Нет, нет! Об этом теперь лучше не говорить! Может быть, когда-нибудь потом.

Чтобы на время освободиться от Лизетиного взгляда, уйти подальше от ее ушей, Алиса предложила родителям посмотреть хлев.

— Папочка, я была бы очень благодарна, если бы ты сделал мне скамеечку для дойки. И коромысло.

— Ты и воду с реки носишь? — всполошилась Эрнестина.

— И Петерис носит.

— А свекровь?

— Она старая.

— Прямо смешно! Ты понимаешь, что в твоем положении…

— Мама, не надо! Очень прошу тебя, не будем говорить про это.

— Про что же мне еще говорить? Разве я не вижу, что ты погибнешь тут? Недели не прошло, а на кого ты похожа стала? Какое у тебя лицо!

— Это со мной из-за  т о г о.

Эрнестина отошла в сторону.

— Мамочка, не плачь! Все будет хорошо.

Эрнестина не позволила себе долго плакать. Повернулась к Густаву:

— Может быть, сразу и сделаешь, что Алиса просила?

Густав отыскал отрезок доски, подобрал березовую жердь, нашлись, хоть и кривые, ржавые, гвозди, топор; уходя, Курситисы оставили Алисе скамеечку и коромысло.

— Привет хозяйке!

Алиса оглянулась. В двери хлева стоял посыльный Вердынь.