Осоковая низина - Харий Августович Гулбис

— Нет, я… Я так не хотела, — запиналась Алиса.

Лизета и Петерис молчали.

— Можем поменяться. Пойдем мы к двери.

Алиса смотрела на Петериса, надеясь на поддержку.

— А почем я знаю!

— Почему же обе кровати по одну сторону поставить нельзя?

Охрипший вдруг голос Лизеты прозвучал словно из подземелья, словно его кто-то придавил камнем.

Петерис махнул рукой.

— Ставь куда хочешь!

Кровати поставили спинками вплотную одну к другой. Лизета, раскладывая вещи, все время молчала. Наконец Алиса не выдержала, подошла и сказала:

— Я, мамаша, не подумала. Я не хотела вас обидеть. Простите, пожалуйста!

Лизета подняла выразительные, как и у Эльвиры, глаза и задрожавшим от обиды голосом сказала:

— Я не ожидала, дочка, что ты не будешь меня уважать.

— Да почему я вас не уважаю? Мамаша, милая!

Лизета еще раз мрачно посмотрела на Алису и отвернулась.

Сдерживая слезы, Алиса накрывала на стол.

— Идите, пожалуйста, ужинать.

Лизета притворилась, что не слышит.

— Мамаша, идите, пожалуйста, ужинать!

Лизета даже не шелохнулась.

— Ешь, чего смотришь! — крикнул Петерис Алисе.

— А мать?

— Не садится, значит, не хочет… Есть будешь? — погромче спросил Петерис мать.

Лизета и ему не ответила.

Алиса еще не успела помыть посуду, когда Петерис, раздевшись, опустился на шуршащий, недавно набитый тюфяк и тут же порывисто сел, словно укололся.

— Ты что, совсем?.. — закричал он.

— А что? — всполошилась Алиса. Она решила, что забыла в постели ножницы или иголку.

— Что, что!

— Не понимаю, Петерис.

Алиса была в отчаянии.

— Кто велел тебе постельник сеном набивать? Что, дурная? Совсем без головы!

— Солома-то сырая, — испуганно пробормотала Алиса.

— Сырая! Могла бы растопить плиту и высушить. Думаешь, я так богат, что могу спать на сене. А кто его потом мятое жрать станет?

— Что же теперь делать?

— Что делать?

Петерис в одной рубашке сидел на кровати и смотрел на Алису как на злейшего врага. Сама не понимая, что делает, Алиса вышла во двор. Упала на валун, неизвестно зачем торчащий посреди двора, и разрыдалась. Спустя некоторое время, накинув на плечи пальто, вышел Петерис. Остановился в отдалении.

— Ну, будет тебе! Как эта…

— Дурная? — воскликнула Алиса.

— Не сиди тут! Застудишься.

Алиса пошла в дом, расстелила на полу пальто и легла.

— Малый ребенок, да и только! — сердился Петерис.

— Не знала я, что скотина такое сено есть не станет.

— Не станет лошадь, корова съест. Ну ладно, хватит…

В дрогнувшем голосе Петериса засквозили сочувствие и забота.

Лизета не разговаривала с Алисой три дня. Один день она пролежала, на другой прошлась по двору и поглядела на соседние лачуги, на третий села прясть лен. Два дня ела хлеб и мясо из своего шкафа, на третий подошла к столу, взяла в мисочке еду, села к себе на кровать и поела. А на четвертый свекровь уже рано утром стояла в двери хлева и улыбалась как ни в чем не бывало. Все эти три дня Алиса совсем извелась, настроение у нее без конца менялось, порою она испытывала обиду, считая себя правой, потом ее охватывало нестерпимое сознание вины и стыда. Казалось, с ней перестанет разговаривать не только свекровь, но постепенно отвернутся и все остальные. Алиса чувствовала себя страшно одинокой, но твердо решила никому не жаловаться — ни Петерису, ни родителям, которые собирались прийти в воскресенье, если только будет хорошая погода.

И вот настало воскресное утро, прохладное, но солнечное.

— Ты, дочка, вымя перед дойкой массируешь? — ласково спросила свекровь.

— Да, — едва выдохнула от неожиданности Алиса. К горлу подступил комок. Но она так сжала зубы, что они заскрипели, и глаза остались сухими.

— А соски вытираешь?

— Да.

— Сухим или мокрым?

— Смачиваю и отнимаю.

Алиса показала на тряпку, висевшую на сломанной загородке для свиней.

— Ты как, тянешь или сжимаешь, когда доишь?

— Не знаю.

Лизета подошла поближе, наклонилась и долго внимательно смотрела, как Алиса доит.

— А я привыкла сжимать, — сказала она наконец.

Лизета с минуту постояла возле коровы, поговорила с ней, погладила, затем продолжала:

— А как подоишь, смотришь, не осталось ли что на сосках?

— Да, и вытираю.

Свекровь благосклонно и добродушно делилась жизненной мудростью, пока Алиса цедила молоко, ставила его на бочонок студить, мыла цедилку, подойник и — потом — пока невестка готовила завтрак.

— Зачем напрасно жир переводить, когда мясо жаришь?

— Так пригорит же.

— Почему пригорит! Ножом прижимать надо! И не ставь на такой жаркий огонь!

— Как хворост загорится, сразу сильный огонь.

— А ты обожди, пока ослабнет.

Эрнестина дала Алисе с собой дюжину яиц. Алиса решила к воскресному завтраку приготовить яичницу из расчета по яйцу на каждого.

— Чего это ты такое барское лакомство затеяла! Яйца! Их на рынок везти можно… Мне не жарь!

Два яйца, журча, растеклись по раскаленной сковородке.

— Ну, коли тебе, дочка, не жаль, жарь и на мою долю.

Алиса разбила о край сковородки третье яйцо.

— Сегодня гости будут? — осведомилась Лизета.

— Да собирались.

Алиса удивилась, откуда это Лизете известно. Должно быть, Петерис передал.

— Так уж ты как следует жалуйся на свою свекровь-то!

— За что?