Страшные сказки Бретани (СИ) - Елисеева Елена

— Дорогу Ольховому королю и королеве фей!

Глава XVII. Песня, танец, бегство

Страх, охвативший Эжени от прогремевшего на весь лес голоса, не мог пересилить её любопытства, и она, вся дрожа, — она сама не знала, от испуга или от нетерпения, вгляделась в туман, клубящийся между вековыми дубами и огромными соснами. В этом тумане появилась какая-то фигура, охваченная золотым сиянием, и все существа, собравшиеся на поляне, — все эти нимфы, сатиры, дриады, наяды, феи, эльфы, лешие, гномы и тролли — поспешно преклонили колени. Эжени упала на колени вместе со всеми, но приподняла голову, чтобы рассмотреть приближавшееся существо.

Сначала ей показалось, что это лось, потом она решила, что это всё-таки олень, но размером он был больше всех оленей, живых и мёртвых, которых ей когда-либо доводилось видеть. Рогов у него было не два, как у обычных оленей, а десять или двенадцать, они ветвились гораздо сильнее и напоминали корону, причудливо сплетённую из ветвей дерева. «Ольха», — подумала Эжени. «Наверное, поэтому его и называют Ольховым королём».

Олень вышел на поляну — большой, величественный, с ног до головы укрытый густой шерстью, которая испускала золотое сияние. Его тяжёлые копыта бесшумно ступали по мху, утопая в нём, широкие ноздри подёргивались, большие миндалевидные глаза, казалось, содержат в себе тьму самой ночи. По рядам лесных духов пробежал шёпот, когда олень чуть согнул ноги и на миг словно тоже опустился на колени, но тут же вновь поднялся с земли — уже не зверем, а человеком. Это был мужчина высокого роста, с грубыми и резкими чертами лица, с выступающими бровями и мрачным взглядом. Длинные чёрные волосы, ничем не сдерживаемые, спадали до талии, чёрные глаза не утратили своей тьмы беззвёздной ночи, рога никуда не исчезли и даже не стали меньше, но их обладатель будто не замечал их веса. Ольховый король никак не прикрывал свою наготу, и Эжени снова, уже который раз за эту ночь, быстро опустила глаза.

Король, тяжело ступая, будто вместо ступней у него всё ещё были копыта, вышел в центр поляны. Эжени глазами нашла в толпе лесной нечисти Леона — он, как и все, опустился на колени, вернее, на одно колено, и склонил голову, но взглядом исподлобья продолжал пронзать короля. Когда повелитель духов повернулся в её сторону, девушку охватила ещё более сильная дрожь, и она уставилась в землю, изо всех сил надеясь, что Ольховый король не заметит её, и в то же время понимая, что от него невозможно спрятаться здесь, в его владениях.

«Но это и мои владения тоже», — напомнила она себе в отчаянной попытке сохранить присутствие духа. «Они достались мне по праву от моего отца, и это я — хозяйка в этих землях, а не какая-то лесная нечисть!».

Эта мысль ненадолго успокоила её, но тут король простёр руку в сторону деревьев, от которых пришёл, между ними снова заклубился туман, и меж духов пронёсся шёпот: «Королева, королева идёт!». Эжени ожидала увидеть ещё одно существо, похожее на оленя, но фигура, чьи очертания проявились за завесой тумана, явно принадлежала человеку, притом женщине. Стройная и высокая, как молодое деревце, она приближалась к поляне, грациозно покачиваясь. Королева фей не была обнажена, но тонкое платье, обтягивавшее её гибкое тело, больше напоминало ночную рубашку, было сшито из лёгкой и прозрачной ткани и почти не скрывало её прелестей. Её лицо было покрыто серебристо-белой вуалью, но подойдя к королю, она откинула вуаль, и над поляной пронёсся громкий вздох.

Эжени поняла, почему для Мишеля Буше на свете не было никого красивее королевы фей. Её кожа светилась серебряным неземным светом, лицо казалось творением искусного ювелира — чуть вытянутое, с правильными чертами, оно будто было создано из тончайшего фарфора. Тонкие губы улыбались, чуть прищуренные голубые глаза смотрели насмешливо, придавая королеве фей сходство с лисой, а на спину её водопадом спадали белокурые вьющиеся волосы. Эжени с трудом заставила себя отвести глаза, а Леон, когда она снова нашла его в толпе, яростно моргал и встряхивал головой, словно силясь отогнать наваждение.

— Дети мои! — прозвенел над поляной голос королевы, нежный и манящий, похожий на пение иволги в роще. — Братья и сёстры! В эту ночь мы собрались здесь ради весеннего бала. Пляски и песни будут продолжаться всю ночь, до самого рассвета, до первых петухов, и вино будет литься рекой. Возьмитесь же за руки, лесные духи, ибо на рассвете нам суждено расстаться до следующего бала!

— Но прежде, чем мы разлетимся по свету, кое-кто новый пополнит наши ряды, — проговорил король, и голос его был подобен рокоту волн. — Моя королева ищет себе рыцаря, а я ищу деву, которая смогла бы стать моей подругой. И раньше, чем закончится ночь, мы решим, достойны ли сын Адама и дочь Евы стать одними из нас.

На миг его глубокий взгляд нашёл в толпе Эжени, и она, хоть и не встретилась с королём глазами, содрогнулась всем телом. Она не знала, вызывают ли повелители леса у Леона те же чувства — всепоглощающий страх и ощущение собственного бессилия — и не была уверена, что хочет это знать. Девушка хотела выбраться из толпы и подойти к бывшему капитану, но тут Ольховый король простёр руку, воскликнул «Пейте и веселитесь!», и лесная нечисть пришла в движение. Неизвестно откуда взявшиеся светящиеся девушки, приведшие Эжени в это место, подхватили её и со смехом закружили в хороводе. Среди мелькающих лиц, рук, ног, рогов, копыт и крыльев она отчаялась найти Леона и решила отдаться на волю случая.

В дальнейшем эта ночь вспоминалась Эжени обрывками. Она помнила, что лесные духи не оставляли её в покое, тормошили, куда-то звали, тянули, торопили и постоянно предлагали то выпить сладкого вина, то поесть жареного мяса или плодов — винограда, гранатов, персиков. От запахов кружилась голова, ноги подгибались, ужасно клонило в сон, и Эжени с трудом находила в себе силы сопротивляться искушениям. Во рту пересохло так, словно она неделю шла по пустыне, мучимая жаждой, живот урчал от голода, а яства были так близко — манящие, вкусные и смертельно опасные. Эжени всё чаще дотрагивалась до заколки и боялась, что кто-нибудь из окружающих её существ заметит это. В какой-то момент ей даже пришлось вытянуть заколку из волос и уколоть себя, сжав украшение в ладони, — правую руку пронзила резкая боль, по пальцам потекли горячие струйки крови, но к Эжени хотя бы вернулась способность ясно рассуждать.

Ей почти не удавалось спокойно посидеть или даже постоять — лесные духи беспрестанно тянули её танцевать, и она кружилась в нескончаемом хороводе, покачиваясь между дриадой и сатиром, сжимая твёрдые холодные пальцы, похожие больше на ветви дерева, и от души надеясь, что копыта сатира не оттопчут ей ноги. Откуда-то сверху, возможно, вместе с теми самыми лучами золотого света, лилась музыка — дикая, странная, заунывная, не похожая на что-либо, что Эжени слышала до этого. К ней примешивалось нежное звучание свирелей, флейт, лир, жалобные стоны волынок и глухие удары барабанов — лесные духи играли кто во что горазд.

Для нечисти не существовало приличий — большая её часть плясала обнажённой либо едва прикрытой лёгкими платьями или набедренными повязками, сатиры с нимфами уединялись прямо в кустах, а то и на мягком зелёном мху, у всех на виду, бородатые плотно сложенные гномы отпускали непристойные шутки, напомнив Эжени карлика Эцци. Она даже задумалась, не может ли он на самом деле быть гномом, прикидывающимся человеком, — вроде Лисёнка, но потом вспомнила, что животные боятся нечисти, а Эцци шагу не ступит без своей верной лохматой собаки.

— Пойдём, пойдём танцевать! — светящаяся девушка тянула её в очередной хоровод, и Эжени поняла, что больше так не выдержит.

— Здесь очень жарко, — решительно заявила она. — Мне надо снять свою накидку.

Она старалась тянуть время, возясь с шнурками, но они сейчас, как назло, развязывались легко и быстро. Сняв тёмно-зелёную накидку, Эжени аккуратно сложила её и пристроила под самым дальним деревом, до которого смогла дойти, не вызвав подозрений у нечисти. Возвращаясь, она мысленно попрощалась с накидкой — духи наверняка заберут её себе.