От дам-патронесс до женотделовок. История женского движения России - Ирина Владимировна Юкина

рассмотрение их взглядов показывает, что по мере теоретического обоснования своей деятельности, по мере развития теории женского освобождения и идеологии своего движения они разошлись между собой именно по указанным Р. Стайтсом вопросам: в отношении к доминирующим в обществе «мужским иерархиям», в отношении вопроса о сексуальной свободе женщины, а также в вопросе главенства, «первостатейности» «полового неравенства» (то есть гендерного) как основы глобального социального конфликта. И произошло это довольно быстро.

Представляется, что для удобства и с долей условности первых участниц женского движения можно называть феминистками. Но в данной работе они названы «новыми женщинами» – термин, который они использовали сами. Хотя это очень общее и собирательное понятие. Под «новой женщиной» еще в идеализациях 1840‐х годов понималась женщина, разделявшая передовые идеи своего времени, отбросившая обветшалые предрассудки, отстаивавшая свое человеческое достоинство и самостоятельно устраивавшая свою личную жизнь480. Из «новых женщин» рекрутировались участницы радикального и либерального движений, в том числе и женского, а затем – феминистского движения. Сами основательницы движения называли себя «дамами-организаторшами» и «распорядительницами» разного рода женских инициатив481.

Также в данной работе «новые женщины» выступают под более исторически корректным, на мой взгляд, названием: «участницы женского движения». И только последующие поколенческие призывы в движение молодых женщин, разделяющих феминистские воззрения и развивающих феминистские идеи, определены как «феминистки».

Участницы женского движения с момента его возникновения, с момента создания первых женских организаций взаимопомощи обнаруживали несправедливость в отношении женщин в различных сферах жизни общества и через анализ женских проблем и причин, их породивших, вырабатывали идеологию своего движения. Но говорить об идеологии, то есть о сложившейся системе взглядов в отношении проблем женщин и путей их решения, в середине XIX века и первого призыва в движение мы еще не можем. Это было только начало целенаправленного мыслительного процесса по осмыслению всего связанного с женщиной. И по мере развития движения и его идеологии пути тех, кто инициировал его, расходились. Например, М. К. Цебрикова – «новая женщина», «шестидесятница», одна из зачинательниц русского женского движения, – определенно не была феминисткой, так как основой ее взглядов были народнические установки. Эмансипацию женщины она считала необходимой для высвобождения сил и воли женщин с целью их работы по радикальной реконструкции общества в интересах низших, задавленных нуждой слоев населения. Идея самоопределения и свободы женщины безотносительно ее общественного долга, отказ от самопожертвования во имя «долга», идея сексуальной свободы напугали Цебрикову. Она пересмотрела свои взгляды и встала на позицию отказа женщины от «плотской» жизни в интересах «дела». Скорее Цебрикова являлась одной из основательниц этики революционного женского аскетизма. Также Мария Константиновна никогда не считала «женский вопрос» базовой проблемой социального неравенства и утверждала, что «дельный человек» никогда не посвятит себя ему целиком.

«Новые женщины» 1860‐х годов, не впадая в крайность нигилисток, тоже пересмотрели нормы красоты и изменили свой внешний облик. Они отказались от кринолинов, дорогих тканей; платье стало проще, практичнее, дешевле. На какое-то время простота вошла в моду. На волне этой моды в Одессе появилось даже «Общество ситцевых платьев», участницы которого носили платья исключительно из «простых» тканей.

На несколько десятилетий образованные женщины с претензией на «другую» жизнь, или «женщины с тенденциями», как тогда говорили, оделись в своеобразную униформу: черное шерстяное платье (в противовес светлому шелку аристократок) без всяких украшений, иногда с белым воротничком и манжетами. Зачастую они, так же как нигилистки, стригли волосы. В качестве примера можно привести описание А. Н. Энгельгардт, данное ее сыном в момент ареста матери:

Перед ним стояла молодая, изящная женщина в простом черном платье, лишь отороченном узкими ободками белоснежных воротничков, с единственной золотой цепочкой часиков на груди. Офицер отступил и низко поклонился Анне Николаевне482.

Таким внешним обликом кодировалось и материальное положение, и жизненные установки «новых женщин»: стыдно тратить деньги на «женские прихоти», «женские пустяки», не на «дело», не на нужды народа.

Впрочем, некоторые участницы движения 1860‐х годов одевались изысканно, как, например, А. П. Философова. Возможно, кто-то из этих женщин исходил из вполне практических соображений, особенно те, кто принадлежал к высшим слоям общества. По предположению П. А. Кропоткина, это могло звучать так:

Мы будем носить наши бархатные платья и шиньоны, потому что нам приходится иметь дело с глупцами, видящими в наряде признак политической благонадежности483.

Но для кого-то вопрос звучал иначе, кто-то озвучивал другую идеологическую позицию – позицию принципиальной инаковости женщин. И когда кавалер, спровоцированный шикарным нарядом, осмеливался патронировать даму – он получал серьезный идеологический урок. Привлекательная традиционная женская внешность также оказывалась вызовом.

Радикалки

Мюнхенские мечтательницы и идеалистки в жгучей атмосфере родины в несколько месяцев превращаются в выдержанных, стойких, искусных заговорщиц.

П. Лавров

Но после яркого, насильственно задавленного движения начала 60‐х годов чувствовалась просто потребность в каком-нибудь проявлении движения.

В. Засулич

Она стремилась отдать свою жизнь в серьезном, значительном деле, с сознанием, что она не напрасно прожита. К повседневному тихому существованию она не чувствовала себя способной.

П. С. Ивановская

Еще одним руслом реализации женского протеста было радикальное, или революционно-освободительное, движение. Увлечение идеями радикализма, отток женских сил в его ряды – знак 1870–1880‐х годов и с тех пор постоянный фактор русской общественной жизни. «Солдатами великой армии прогресса» назвал этих женщин А. В. Амфитеатров. Они отражали политический энтузиазм эпохи и, по мнению того же Амфитеатрова, «русская прогрессивная сила 70–80‐х гг. слишком изобиловала женщинами твердых убеждений и решительной идейной стойкости»484.

Нигилистки и «новые женщины» так или иначе обозначили место женщины в публичной сфере, в духовной жизни российского общества. Появившиеся усилиями «новых женщин» легальные женские организации, учебные заведения – то есть «женские анклавы» в русской жизни, – практика взаимопомощи, дух корпоративности – все это создавало условия для женской самореализации, для появления новой женской идентичности.

Молодые женщины, по разным причинам недовольные перспективами своей жизни, получили шанс на иную, нетрадиционную женскую самореализацию. Их выбор лежал между собственным профессиональным ростом, работой на пользу своей социальной группы и участием в радикальном освободительном движении, то есть между «компромиссным и непримиримым течениями», или, как написала А. В. Тыркова, «здесь уже проводилась первая борозда <…> между русским либерализмом и русским революционизмом»485. Первая стратегия подразумевала постепенное и легальное реформирование российского общества, вторая – коренную его ломку.

Молодые женщины в 1870‐х годах уже имели другие стартовые возможности в начале своего жизненного пути. Представляется, что в