Становясь Милой - Эстель Маскейм

середина дня. Я вымыла посуду после обеда, вернулась в свою комнату и теперь валяюсь на кровати, тупо уставившись в потолок. Телефон выключен и спрятан в ящик тумбочки. Жужжание кондиционера, как ни странно, успокаивает; каждые пять секунд разгоряченную кожу приятно обдувает. У меня нет сил двигаться. Даже просто думать требует слишком большого усилия. Такое чувство, будто у меня в голове сотня свинцовых гирь.

Всю свою жизнь я считала, что родители естественным образом сошлись в университете и влюбились – идеальная, старомодная история любви. Но если рассказ миссис Эйвери выдумка, то откуда ей известно, что родители встретились в Белмонте? Откуда она знает Рубена?

Конечно, эту информацию легко отыскать в интернете, однако где-то глубоко в душе, где пылает обида на папу за то, что он ставит карьеру на первое место, рождается холодное осознание, что слова миссис Эйвери – вовсе не жестокая ложь.

Меня буквально до костей пробирает ужас от мысли, что папа когда-то изменил даже не просто подружке, а своей невесте, а мама стала соучастницей в этом грязном деле. А потом он так испугался за свой имидж, которому подобная история нанесет огромный урон, что намеревался купить молчание бывшей невесты, хотя та и не собиралась ничего рассказывать. Если прошедший месяц меня чему-то и научил, так это тому, что папа готов пойти на что угодно ради обожаемого Голливуда – и безупречной репутации в глазах общественности.

– Мила? – зовет меня тетя Шери. Она стучит в дверь и, не дожидаясь ответа, открывает.

– Да? – Я не удосуживаюсь даже оторвать взгляд от потолка.

Мне не хочется сторониться тети и Попая, но сегодня я ничего не могу с собой поделать. Очевидно, они знают правду – как же иначе? Именно поэтому тетя Шери так странно себя вела из-за Лианны Эйвери и советовала мне поговорить о ней с родителями. Я не намерена рассказывать им, что мэр сама поведала мне правду о том, почему Хардинги и Эйвери не могут дружить. Заговорить об этом с тетей Шери значит… значит признать, что я верю во всю эту историю. Признать, что родители лгали мне о том, как на самом деле познакомились. И, наконец, признать, что в действительности я совсем не знаю родного отца.

– К тебе гости, – сообщает тетя Шери, закидывая кухонное полотенце на плечо. Затем она со вздохом прислоняется плечом к дверному косяку. – В ворота позвонил Блейк, и я его впустила.

– Зачем? – Выпрямляюсь и удивленно распахиваю глаза. – Ты вроде говорила, что нам с Блейком лучше не общаться?

– Ну, говорила, – кивает она, а затем улыбается мягко и нежно, давая мне понять, что она на моей стороне. – Я не намерена препятствовать твоим встречам с мальчиком, который тебе нравится.

Встаю с кровати и надеваю шлепанцы, затем со смущенной улыбкой прохожу мимо тети. Сбегая вниз по лестнице, внезапно осознаю, что впервые не опровергаю утверждение, будто Блейк мне нравится.

Тот самый Блейк, который ждет меня на солнцепеке.

Ворота закрыты, а рядом с минивэном тети припаркован знакомый пикап; его водитель стоит у веранды, крепко обмотав поводок Бейли одной рукой, а другую спрятав в карман шорт. Пес сидит ровно, высунув язык и виляя хвостом из стороны в сторону. Эта картинка сразу же облегчает тяжелый ком, застывший в груди со вчерашнего вечера. Какие же они милые!

– Ты не пришла в церковь и не отвечала на мои сообщения, – говорит Блейк, когда я спускаюсь по ступенькам им навстречу. – Я переживал. Думал…

Я встаю на колени перед Бейли и зарываюсь пальцами в густой мех.

– Что думал?

– Что ты собрала вещи и улетела домой, – признается Блейк, уткнувшись взглядом в землю. Он сменил парадную рубашку на голубую майку теннессийской футбольной команды и теперь стоит, беспокойно теребя ее край. – После маминого рассказа.

Значит, он в курсе.

То есть, разумеется, о произошедшем между его мамой и моим папой он знал давно, но удивляет, что ему известно и о вчерашнем разговоре. Хотя это даже к лучшему – не придется самой все рассказывать.

Тем не менее я не нахожусь с ответом и молча продолжаю чесать Бейли, заглядывая в его огромные блестящие глаза. У меня пылают щеки.

– Не хочешь прогуляться? – минуту спустя предлагает Блейк.

Неуверенно киваю. После вчерашнего поцелуя мне полагается радоваться встрече с Блейком, полагается глупо хихикать и смущаться. Однако миссис Эйвери все испортила. Как теперь флиртовать с Блейком и беспечно дурачиться, когда мне кажется, что голова сейчас взорвется от все нарастающего давления? Совсем не таким должно быть утро после первого поцелуя с парнем.

Я выпрямляюсь и следую за Блейком к воротам, которые затем открываю. Мы выходим на пустынную проселочную дорогу и неспешно бредем бок о бок, в то время как Бейли тянет за поводок, норовя обнюхать кусты на обочине. Несколько минут мы молчим, лишь смотрим вперед, щурясь от солнечного света и прокручивая в голове разные мысли.

Наконец молчание нарушает Блейк:

– Мне очень жаль.

– Ага, – слабо отвечаю я и обнимаю себя руками; слезы прожигают уголки глаз. Вновь навалились мысли об отце: изменщик, лжец, фальшивка…

– Разговаривала с родителями?

– Нет. – Я глубоко вдыхаю. – Не хочу их видеть. Не сейчас. Сперва нужно все переварить.

– Зря мама тебе рассказала, – неодобрительно качает головой Блейк, устремив сердитый взгляд в голубое небо. – Буквально устроила тебе засаду. Твои родители должны были сами тебе рассказать.

– Вряд ли они собирались мне признаться, – бормочу я. У них был прекрасный шанс открыть мне правду, когда я спросила о Лианне Эйвери. Но они промолчали. Нет, ни на мгновение я не верю, будто они вообще планировали поделиться этим секретом.

– Наверное, потому, что тебе и не нужно было знать. – Мы останавливаемся подождать Бейли, который обследует колючий куст, и Блейк раздраженно потирает затылок. – Мы с мамой поцапались и теперь не разговариваем. Не то чтобы у нас до этого были хорошие отношения. Вчера я вернулся домой только в два часа ночи, потому что ждал, когда погаснет костер и остынет пепел. Она сидела на кухне и рассказала о вашем разговоре.

– Она знает, что ты сейчас у меня? – спрашиваю, когда мы снова начинаем идти.

– Нет. Она думает, что я повел Бейли в парк. – Он слабо усмехается. – И я закрыл ей доступ к моей геолокации – надо было сделать это еще сто лет назад.

Ничего из сказанного не стирает хмурого выражения с моего лица. Голова кажется еще тяжелее, словно действительно забита свинцовыми гирями. В последнее время слишком много секретов всплыло на поверхность, и я не в силах справиться со всеми этими эмоциями: обидой,