Становясь Милой - Эстель Маскейм

– Не надо, – останавливаю его, когда он тянется к футляру.

Блейк замирает с гитарой в руках.

– Оставить?

– Да, мало ли… – Я наклоняюсь вперед и прячу лицо в ладонях, затем со стоном выдыхаю: – Тяжкий выдался денек.

Слышу, как Блейк убирает гитару на подставку, потом обходит диван и садится рядом со мной, положив ладонь мне на спину. Наши колени почти соприкасаются.

– Что стряслось, Мила?

– Попай…

– Попай?

– Дедушка, – поправляюсь я, поднимая голову и наблюдая за Блейком краем глаза. При виде его гитары на подставке мне становится спокойнее – возможно, позже он сыграет для меня, и я смогу на время забыть о семейных секретах Хардингов. – У него проблемы со здоровьем.

Блейк резко вдыхает.

– Черт!

Мой взгляд, ни на что конкретно не направленный, устремлен вверх, я немного раскачиваюсь туда-сюда. В голове не укладывается, что однажды Попая больше не будет. Ведь мы так мало времени провели вместе! Конечно, он стареет, и от этого никуда не деться, но вдруг он серьезно болен и уйдет раньше срока?

Мне удается немного собраться с мыслями и наконец заговорить:

– Они вроде как проходят обследование, чтобы выявить проблему. Дедушка не хочет рассказывать папе. Может, если бы тот хотя бы изредка приезжал, сам бы понял.

Блейк мягко поглаживает мою спину.

– Похоже, ты сильно злишься на отца, – осторожно замечает он.

– Естественно, злюсь! – Я отрываю взгляд от стены и перевожу на Блейка, затем в раздражении вскидываю руки, словно бросая вызов миру, готовая сразиться с очередным неприятным сюрпризом. – Папа ссылает меня на лето сюда и втайне велит, по сути, держать в плену. А потом я узнаю, что дедушка плохо себя чувствует, в то время как папа наслаждается гламурной жизнью, ни о чем не догадываясь, поскольку не утруждает себя звонками… О, и как я могла забыть – оказывается, он когда-то был помолвлен с твоей мамой! Но изменил ей! С моей мамой!

Блейк морщится.

– Да уж, не самый идеальный человек на свете, – смущенно произносит он, затем берет меня за руку и переплетает наши пальцы. – Ты с ним говорила?

– И что мне ему сказать? «Может, тебе и удалось одурачить весь мир, заставив поверить, будто ты такой примерный семьянин, но на самом деле ты лжец, который только о себе и думает»?

Блейк корчит гримасу.

– Черт. Жестко. Хотя спорить не стану.

Я вновь опускаю голову и потираю висок свободной рукой – от меня чуть ли не волнами исходит напряжение.

– На самом деле я не… То есть он мой отец. Я его люблю. Разумеется, люблю. – Выпрямляюсь и смотрю на наши с Блейком переплетенные руки. Застывший внутри гнев немного спадает. – Просто… складывается впечатление, что я его совсем не знаю.

– Так позвони ему! Может, у него найдутся ответы.

– Ну да. Я все откладывала…

Тяжко вздыхаю. Я ни разу в жизни не спорила с папой. Мы никогда по-настоящему не ругались, если не считать мелких размолвок, когда я хлопала дверью, потому что мне не разрешили подольше посмотреть телевизор или из-за чего-то столь же банального. Теперь совсем другое дело, все серьезно. Этот разговор может перевернуть нашу жизнь. Я нутром чую, что, если все же решусь и расспрошу папу обо всех этих выявленных скелетах в шкафу, наши отношения изменятся. И, возможно, исправить их не получится уже никогда.

– Не хочу с ним ссориться, – наконец заканчиваю, хмурясь еще сильнее. – Я привыкла молчать, если меня ни о чем не спрашивают.

– Можешь позвонить ему сейчас, пока ты не одна, – предлагает Блейк, затем жизнерадостным тоном добавляет, чтобы закончить на позитивной ноте: – А если все пройдет плохо, я буду петь тебе всю ночь, пока ты снова не улыбнешься.

Этих слов достаточно, чтобы вызвать мою улыбку незамедлительно.

– Ладно, – соглашаюсь, несколько раз кивая в подтверждение. – Так и быть.

– Я подожду снаружи. Если понадоблюсь, только помаши, хорошо? – Блейк отпускает мою руку и встает. Затем делает нечто совершенно неожиданное: берет мое лицо в ладони, наклоняется ко мне и заглядывает в глаза, словно пытается телепатически передать мне свою уверенность и спокойствие. – Все будет хорошо. Держись твердо, выскажи все, что нужно, а если захочется поплакать, вспомни таблицу умножения в качестве отвлекающего маневра. – Он ухмыляется. – Ну, или представь меня голым.

– Блейк! – восклицаю я, и не успевает звон моего голоса раствориться в воздухе, как он коротко целует меня в губы. Затем его улыбка становится шире, а у меня в груди развязывается тугой узел.

– Идем, Бейлз, – командует он и выходит; пес послушно следует за ним. Блейк вытаскивает из горшка с растением резиновый мяч и начинает крутить перед носом Бейли, сводя его с ума. Пока эти двое дурачатся, я достаю телефон.

Имя папы стоит довольно далеко в списке последних вызовов. Большинство разговоров – с мамой и друзьями, иногда с Рубеном. Странно звонить папе просто так, ни с того ни с сего. Я уже привыкла, что ему нельзя звонить без предупреждения.

Но и ему следует знать, что нельзя хранить секреты от дочери.

Торопливо тыкаю пальцем на значок вызова, пока не передумала, начинаю нервно кружить по комнате, огибая металлические блины и чуть не спотыкаясь о миску Бейли.

– Мила, солнышко! – раздается неестественно дружелюбный голос Рубена. Его радость от моего звонка настолько пропитана фальшью, что во мне тут же вскипает злость.

– Мне нужно поговорить с папой, – спокойно отчеканиваю я. – Передай ему трубку.

– Ох, Мила, не сейчас! Эверетт занят. Он готовится к интервью в прямом эфире с…

– Передай. Папе. Трубку! – требую я, с яростью выплевывая каждое слово.

– Ого! Что за манеры? – надменно спрашивает Рубен, неодобрительно цокая языком. – Похоже, знаменитое южное дружелюбие тебе не передалось!

– Мне нужно поговорить с папой, – повторяю, делая глубокий вдох, перед тем как уложить его на лопатки следующей фразой: – Немедленно! Иначе я расскажу вашим дорогим журналистам, как Эверетт Хардинг выслал свою дочь на лето в деревню и запер на замок, чтобы она случайно его не опозорила.

Снисходительный тон Рубена как рукой сняло. Он замолкает, пораженный тем, что у меня внезапно вырос хребет.

– Мила, успокойся… – воркует он, пытаясь потушить мою ярость. – Давай не будем кидаться угрозами…

– ЖИВО, РУБЕН!

– Боже, не кипятись ты так!.. Сейчас посмотрю, что можно сделать.

Он ругается себе под нос, затем раздается шуршание, будто телефон кому-то передают. Несколько мгновений, мне кажется, я слышу спешное перешептывание, потом в трубке вновь звучит четкий голос, но уже другой.

– Мила, – резко говорит папа без намека на радость. – Сейчас совсем неподходящее время. С чего ты