Августовские пушки - Барбара Такман

Будучи в годы русско-японской войны военно-морским атташе в Японии, Траубридж оценил эффективность стрельбы на дальних дистанциях. Кроме того, будучи правнуком человека, который сражался рядом с Нельсоном на Ниле, и имея в молодости репутацию «самого красивого офицера флота», он «верил в морской устав, как солдат Кромвеля верил в Библию». Черчилль ценил Траубриджа достаточно высоко для того, чтобы ввести его в состав восстановленного военно-морского штаба в 1912 году. Но знания морского устава и штабного опыта для командира все же маловато, чтобы принимать верные решения в реальных ситуациях.

Когда к 4 часам утра Траубридж не нашел «Гебен», он счел, что больше не может рассчитывать на благоприятные обстоятельства. По его мнению, при дневном свете «Гебену», пусть того и удастся перехватить, не составит труда держаться за пределами дальности огня англичан и методично расстреливать четыре английских крейсера один за другим. Очевидно, Траубридж искренне полагал, что в артиллерийской дуэли при свете дня ни один из его четырех крейсеров и восьми эсминцев не сумеет приблизиться к врагу на расстояние эффективного орудийного или торпедного залпа. Иными словами, немцы представлялись ему той самой «превосходящей силой», с которой адмиралтейство настоятельно рекомендовало не связываться. Он прервал погоню и сообщил об этом по радио Милну, а затем, курсируя у острова Занте до 10 часов утра в надежде увидеть хотя бы один из милновских линейных крейсеров, бросил якорь в гавани Занте, чтобы подготовить свои корабли к возвращению в район Адриатики. Так была упущена и третья возможность перехватить «Гебен», который по прихоти судьбы благополучно продолжил свой путь.

В 5:30 утра Милн, по-прежнему убежденный, что «Гебен» рано или поздно снова повернет на запад, приказал «Глостеру» «постепенно отставать, чтобы избежать захвата». Ни сам адмирал, ни стратеги адмиралтейства еще не воспринимали «Гебен» как беглеца, который всячески норовит ускользнуть от схватки и прилагает все усилия, чтобы оторваться, уповая исключительно на свое превосходство в скорости. Вероятно, под впечатлением от бомбардировки Филипвиля и довоенных сведений о мощи германского флота англичане воображали себе корабли последнего этакими корсарами, готовыми в любой момент напасть на беззащитные торговые суда. Они хотели перехватить «Гебен», так или иначе, но их желаниям недоставало целеустремленности, поскольку, постоянно ожидая от немцев атаки, они отказывались понимать, что «Гебен» на самом деле пытается уйти на восток, к Дарданеллам. Впрочем, вина лежит не столько на морских стратегах, сколько на политиках. «Не могу припомнить другой страны, о внешней политике которой британское правительство было менее информировано, нежели Турция», — признавал с сожалением Черчилль много позднее. И причиной тому была глубокая, фундаментальная неприязнь либералов к Турции.

Утро 7 августа перетекло в день. И только «Глостер», игнорируя приказ Милна, продолжал преследовать «Гебен», который, вновь в компании «Бреслау», приближался к побережью Греции. Адмирал Сушон, который не мог допустить, чтобы враг перехватил долгожданный угольщик, отчаянно пытался избавиться от английской «тени». Он приказал «Бреслау» отстать и сделать вид, будто легкий крейсер ставит минное заграждение, рассчитывая хотя бы немного припугнуть «Глостер».

Капитан Келли, все еще ожидавший подкрепления, тоже решил, со своей стороны, попугать и задержать «Гебен». Когда «Бреслау» отстал от лидера, Келли приказал открыть огонь — с намерением вынудить «Гебен» защитить легкий крейсер. Этого английского капитана нисколько не беспокоило, что перед ним «превосходящие силы», и он лихо выпалил по врагу. «Бреслау», разумеется, открыл огонь в ответ, а «Гебен», как и рассчитывал Келли, развернулся и также дал залп. Попаданий не было ни у кого. Свидетелем дуэли стал маленький итальянский пароход, шедший с пассажирами на борту из Венеции в Константинополь. Капитан Келли отвел свой корабль, а адмирал Сушон, который не мог себе позволить тратить драгоценный уголь на погоню, лег на прежний курс. И Келли возобновил преследование.

Еще три часа он шел за «Гебеном», пока не получил приказ Милна, категорически запрещавший идти далее мыса Матапан на «острие» греческого берега. В 4:30 дня, когда «Гебен» обогнул мыс и вышел в Эгейское море, «Глостер» наконец отказался от погони. Корабли адмирала Сушона скрылись в лабиринте греческих островов, разыскивая угольщика.

Примерно восемь часов спустя, вскоре после полуночи, загрузив ямы углем и произведя необходимый ремонт, адмирал Милн с «Инфлексиблом», «Индомитейблом», «Индефатигейблом» и легким крейсером «Уэймут» покинул Мальту и двинулся в восточном направлении. Идя на 12 узлах, может быть, потому, что не желал понапрасну тратить уголь, он неторопливо перемещался в сторону Греции. В два часа следующего дня, 8 августа, когда англичане находились приблизительно на полпути между Мальтой и Грецией, Милн получил телеграмму адмиралтейства, извещавшую, что Австрия объявила войну Англии. Не имело значения, что телеграмму отправили по ошибке — некий клерк случайно вставил в телеграмму заранее определенный код, обозначавший начало военных действий против Австрии. Подробности выяснились потом, а сейчас Милн просто был вынужден прервать погоню и занять такую позицию, в которой австрийский флот не мог бы отрезать его от Мальты. Вдобавок он приказал эскадре Траубриджа и «Глостеру» присоединиться к нему. Еще одна возможность поймать «Гебен» была упущена.

Ожидание продлилось почти сутки, лишь ближе к полудню следующего дня адмиралтейство смущенно признало свою ошибку и подтвердило, что Австрия не объявляла войну. И адмирал Милн возобновил охоту. К тому времени след «Гебена», который в последний раз видели входящим в Эгейское море во второй половине дня 7 августа, остывал уже сорок часов. Предприняли попытку определить, где лучше искать немецкий крейсер, и Милн, как он вспоминал позже, рассматривал четыре варианта местонахождения «Гебена». Адмирал считал, что «Гебен» все еще способен прорываться на запад, в Атлантику, или мог пойти на юг, чтобы напасть на Суэцкий канал, или укрыться в каком-нибудь греческому порту — а то и атаковать Салоники. Последние два предположения выглядели неправдоподобными: ведь Греция соблюдала нейтралитет. Почему-то Милн не верил, что адмирал Сушон способен нарушить турецкий нейтралитет; Дарданеллы в качестве укрытия для «Гебена» не приходили в голову ни Милну, ни кабинетным стратегам адмиралтейства. И потому Милн считал, что ему надлежит запереть «Гебен» в Эгейском море «с севера».

Именно «к северу» и уходил Сушон, но, так как турки заминировали вход в проливы, он не мог проникнуть туда без их разрешения. Ему необходимо было пополнить запасы угля и договориться с Константинополем. Угольщик «Богадир» ждал, под греческим флагом, у мыса Малея, как и было назначено. Опасаясь обнаружения, Сушон распорядился перегнать угольщик к острову Денуса, а сам затаился, не подозревая, что британцы прекратили погоню, и подкрался к пустынному побережью Денусы только утром 9 августа. Целый день «Гебен» и «Бреслау» грузили уголь, держа котлы под парами на случай появления врага. Более того, на остров высадили дозор, поручив высматривать англичан с вершины холма, — а англичане находились за пятьсот миль от Денусы и тщетно караулили австрийцев.

Адмирал Сушон не решился использовать радио для связи с Константинополем: сигнал, достаточно сильный, чтобы преодолеть такое расстояние, наверняка выдал бы его местоположение. Он велел «Генералу», который тоже пришел из Мессины, но избрал более южный маршрут, идти к Смирне и оттуда передать сообщение для немецкого военно-морского атташе в Константинополе: «Военная необходимость требует проникновения в Черное море. Любой ценой организуйте проход через проливы с разрешения турецкого правительства — или без официального разрешения, если не удастся договориться».

Весь день 9 августа Сушон прождал ответа. Один из радистов поймал какую-то искаженную передачу, но расшифровать ее не получилось. Настала ночь, а ответа все не было. К тому времени эскадра Милна, выяснив ошибочность телеграммы из адмиралтейства, снова направилась в Эгейское море. Сушон решил, что если ответа так и не будет, он пойдет в Дарданеллы и заставит себя впустить хотя бы угрозой открытия огня. В 3 часа утра 10 августа были перехвачены радиосигналы английской эскадры, вошедшей в Эгейское море. Ждать дольше было нельзя. И тут в наушниках радистов раздалась долгожданная синкопа. «Генерал» передал загадочное сообщение в духе Дельфийского оракула: «Идите. Требуйте сдачи фортов. Захватите лоцмана».

Гадая, означает ли это, что нужно устроить демонстрацию силы, чтобы турки могли сохранить лицо, или что придется пускать в ход орудия, Сушон оставил Денусу на рассвете. Весь день он шел на север на скорости 18 узлов, а Милн по-прежнему курсировал у выхода в Эгейское море, чтобы не пропустить немцев. В 4 часа дня Сушон увидел Тенедос и равнины Троады; к 5 часам он добрался до входа в исторический и неприступный пролив под пушками крепости Чанак. Экипажи заняли посты по боевому расписанию, нервы у всех были на пределе, корабли медленно приближались к берегу. Наконец на мачте «Гебена» подняли сигнал «Прошу лоцмана».