Августовские пушки - Барбара Такман

В июле 1914 года, обнаружив перспективу воевать на два фронта, немцы вдруг озаботились поисками союзника, который мог бы закрыть выход в Черное море и отрезать Россию от поставок и других участников Антанты. Давнее турецкое предложение о союзе, на которое долго не обращали внимания, пришлось как нельзя более кстати. Встревоженный кайзер настаивал на том, что «сейчас требуется зарядить все пушки на Балканах и нацелить их на славян». Когда Турция начала выторговывать лучшие условия и притворилась, будто склоняется в сторону Антанты, кайзер фактически запаниковал и направил распоряжение своему послу отвечать на турецкие требования «безоговорочным согласием… Ни при каких условиях мы не можем себе позволить их потерять».

Двадцать восьмого июля, в день, когда Австро-Венгрия объявила войну Сербии, Турция официально обратилась к Германии с предложением заключить тайный наступательный и оборонительный альянс, который вступал в силу, если любая из сторон начинала войну с Россией. В тот же день это предложение было в Берлине получено и принято, и телеграф доставил в Константинополь проект договора, подписанный канцлером. В последний момент турки замешкались, прикидывая, стоит ли связывать себя обязательствами, которые налагал на них союз с Германией. Если бы только они были уверены, что Германия победит…

Пока турки медлили, Англия подтолкнула их к решению, конфисковав два турецких линкора, что строились по контракту на британских верфях. Это были первоклассные боевые корабли, способные на равных сражаться с британскими, и один из них нес 13,5-дюймовые орудия. Деловитый первый лорд адмиралтейства «реквизировал», по его собственным словам, турецкие корабли 28 июля. Один корабль, «Султан Осман», был уже спущен на воду в мае, и англичане получили за него первый платеж, но, когда турки захотели забрать линкор домой, вдруг посыпались зловещие намеки на греческих заговорщиков, якобы планирующих уничтожить корабль торпедами с подводной лодки; в итоге «Осман» остался в Англии дожидаться спуска на воду «Решадие», чтобы затем вместе отправиться к турецким берегам. «Решадие» был готов в начале июля, и тут появились новые оправдания дальнейших проволочек. Скоростные и артиллерийские испытания кораблей необъяснимо задерживались. Узнав о приказе Черчилля, турецкий капитан, который ожидал, вместе с пятьюстами моряками-соотечественниками, на борту транспорта в гавани Тайна, пригрозил силой прорваться на корабли и поднять над ними турецкий флаг. Не без удовольствия глава адмиралтейства распорядился предотвратить попытку «с помощью оружия, если это понадобится».

Строительство двух кораблей обошлось Турции в огромную сумму — около 30 миллионов долларов. Деньги были собраны по общенародной подписке после поражения в Балканских войнах: турецкая общественность осознавала необходимость обновления вооруженных сил. Каждый анатолийский крестьянин внес хотя бы грош на это строительство. И приказ о захвате кораблей, еще до того как о нем стало известно широким массам в Турции, вызвал, по скромному замечанию морского министра Джемаль-паши, «глубокие страдания» в турецком правительстве.

Англия не приложила ни малейших усилий, чтобы утишить турецкие муки. Лорд Грей, официально извещая турок о пиратстве в гавани Тайна, не сомневался: Турция поймет, почему Англия сочла необходимым конфисковать корабли для «собственных насущных потребностей». Финансовые и прочие потери Турции — о которых правительство Его Величества «искренне сожалеет», вежливо прибавил он, — будут рассмотрены с «должным вниманием». О компенсациях не было упомянуто ни словом. В целом, опираясь на представления о «больном человеке» и «не той лошади», Англия сочла, что два новых военных корабля для нее дороже Османской империи как таковой. Телеграмма с сожалениями Грея была отправлена 3 августа. В тот же день Турция подписала договор о союзе с Германией.

При этом она не стала, тем не менее, объявлять войну России, как того требовал договор, или «закрывать» Черное море, или предпринимать вообще какие-либо действия, публично нарушавшие строгий нейтралитет. Добившись альянса с крупной державой на собственных условиях, Турция отнюдь не спешила помочь своему новому союзнику. Ее вечно сомневавшиеся министры предпочли выждать и посмотреть, как будет складываться ситуация на фронтах. Германия далеко, а вот русские и англичане представляли собой близкую и серьезную угрозу. Вступление Англии в войну выглядело неизбежным и вызывало немалые опасения. Опасаясь именно такого развития событий, германское правительство поручило послу в Турции барону Вангенхайму принудить Турцию к объявлению войны России — «сегодня, если возможно», поскольку «чрезвычайно важно не позволить Порте переметнуться от нас под влиянием Англии». Но Турция не подчинилась. Все министры, кроме Энвер-паши, желали оттянуть открытые военные действия против России до тех пор, пока не станет ясен, хотя бы в общих чертах, вероятный исход войны.

В Средиземном море серые силуэты маневрировали в ожидании грядущей схватки. Радисты, напряженно вслушиваясь в наушники, принимали оперативные приказы далеких адмиралтейств. Основной и важнейшей задачей британского и французского флотов считалось обеспечение безопасной переправы из Северной Африки во Францию французского колониального корпуса, в котором, с тремя дивизиями вместо обычных двух и вспомогательными подразделениями, насчитывалось более 80 тысяч человек. Наличие или отсутствие целого армейского корпуса на отведенном ему месте на поле битвы могло стать решающим фактором в сражении, в котором, как считали обе стороны, будет решаться судьба Франции, пошедшей на открытое противостояние с Германией.

Оба флота, французский и британский, видели в крейсерах «Гебен» и «Бреслау» главную угрозу французским транспортам и потому не сводили с них глаз. Французы имели в Средиземном море самый крупный флот для защиты транспортов — 16 линкоров, 6 крейсеров и 24 эсминца. Британский Средиземноморский флот, базировавшийся на Мальте, не располагал дредноутами, зато имел три линейных крейсера — «Инфлексибл», «Индомитейбл» и «Индефатигейбл», каждый водоизмещением 18 тысяч тонн; вооружение — по восемь 12-дюймовых орудий, скорость — 27–28 узлов. Они могли нагнать и уничтожить любой корабль противника, за исключением линкоров класса дредноута. Кроме того, британский флот включал в себя четыре броненосных крейсера водоизмещением 14 000 тонн, четыре легких крейсера водоизмещением почти 5000 тонн и 14 эсминцев. Итальянский флот сохранял нейтралитет. Австрийский флот базировался на Пулу в северной части Адриатического моря и располагал восемью линейными кораблями, в том числе двумя новыми дредноутами с 12-дюймовыми орудиями, и соответствующим количеством других кораблей. Впрочем, реальной силой он выглядел лишь на бумаге.

Германия, обладая вторым в мире по величине флотом, имела в Средиземном море всего два военных корабля. Первым из них был линейный крейсер «Гебен», водоизмещением 23 000 тонн и размерами с дредноут, развивавший скорость до 27,8 узлов, сопоставимую со скоростью британских «Инфлексиблов», и несший примерно то же вооружение. Другой корабль, «Бреслау», имел водоизмещение 4500 тонн, что помещало его в разряд легких крейсеров по британской классификации. «Гебен» превосходил в скорости любой французский линкор или крейсер, а потому «не затруднился бы», как цинично заметил первый лорд адмиралтейства, «избежать встречи с французским ударным флотом или крейсерскими патрулями и накинуться на беззащитные транспорты — и топить их один за другим, вместе с пехотой». Если и можно выделить некую характерную особенность британского военно-морского мышления до начала войны, это, безусловно, наделение германского флота гораздо большей отвагой и готовностью рисковать, чем было свойственно самим британцам — или чем выказали немцы в ходе реальных боевых действий.

Угроза французским транспортам и в самом деле была одной из причин, по которой «Гебена» и «Бреслау» направили в Средиземное море сразу после спуска на воду в 1912 году. Правда, в последний момент немцы осознали, что крейсера могут выполнять и другие, более важные, задачи. В итоге 3 августа, когда стало понятно, что необходимо всеми возможными способами надавить на нерешительных турок, адмирал Тирпиц приказал адмиралу Сушону идти в Константинополь.

Сушон, темноволосый, сухощавый и острый на язык моряк пятидесяти лет, поднял свой флаг на борту «Гебена» в 1913 году. С тех пор он обошел весь средиземноморский бассейн, изучил проливы и очертания побережий, повидал мысы и острова, посетил порты, изучил местности и характер тех персоналий, с которыми ему предстояло бы иметь дело в случае войны. Он побывал в Константинополе и общался с турками, обменивался любезностями с итальянцами, греками, австрийцами и французами — едва ли не со всеми, кроме англичан, которые, как он сообщал кайзеру, категорически не желают бросать якоря в тех гаванях, где замечают немцев. У них в привычке было войти в порт сразу после ухода немцев, дабы подавить любое впечатление, какое могли бы произвести немцы, то есть, как изящно выразился кайзер, «плюнуть в суп».