Итальянцы - Джон Хупер

В значительной степени Проди и Берлускони просто отражали взгляды общества. В СМИ о поглощении итальянских фирм иностранными неизменно сообщают как о поражении. Мысль о том, что заграничные компании смогли бы привнести новые технологии или что прямые иностранные инвестиции (то есть инвестиции в компании, а не в акции) помогают подстегнуть рост, почти не допускается. Результаты можно видеть в показателях по капитализации ввозимых прямых иностранных инвестиций (ПИИ), представленных ОЭСР. К концу 2012 года количество ПИИ в Италии относительно размера экономики было самым низким среди всех стран в ЕС, кроме Греции. В Португалии и Испании, которые открыли свою экономику внешнему миру позже Италии, соответствующие показатели были от двух с половиной до трех раз выше. В Швеции и Нидерландах – странах, которые, как можно предположить, меньше нуждались в иностранных технологиях, чем Италия – показатели были выше приблизительно в четыре раза.

Чтобы поддерживать трансграничные инвестиции, ОЭСР разработала специальную таблицу, что-то вроде «черного списка». Она называется Индексом регуляторных ограничений для ПИИ и определяет, какие законодательные ограничения устанавливаются странами на пути иностранных инвесторов. Интрига заключается в том, что Италия в этом рейтинге выглядит совсем неплохо: лучше, чем Швеция, Дания или Великобритания. Так что или итальянцы создают препятствия чужакам не такими очевидными способами, или же иностранцы отказываются вкладывать деньги в страну, где, с точки зрения потенциального инвестора, есть существенные минусы.

Год за годом Италия скатывалась вниз в составляемом Всемирным банком рейтинге легкости ведения бизнеса. К 2012 году она опустилась на73-е место в списке из 185 стран: на одну позицию ниже Румынии и на шесть – ниже Азербайджана. Заключить контракт в Италии оказалось сложнее, чем в Того (отчасти, из-за медлительности правлений организаций), а провести электричество труднее, чем в Индии. Кроме того, там широко распространена коррупция и существует опасность перейти дорогу одному из нескольких синдикатов организованной преступности.

Несколько лет назад я сидел в офисе итальянского адвоката, когда зазвонил телефон. Он взял трубку и слегка раздраженно сказал, что, кажется, он просил, чтобы его не беспокоили. На другом конце линии слышен был взволнованный женский голос. Лицо адвоката постепенно омрачалось, и наконец он сказал, что ответит на звонок из другой комнаты. Примерно через пять минут он вернулся.

Не давая намеков на название или национальную принадлежность фирмы, он рассказал, что одним из его клиентов была иностранная компания, которая открыла небольшую фабрику в Меццоджорно. Руководитель оповестил всех, что, если кто-то из его новых работников хочет обсудить свое будущее в компании, им достаточно переступить порог его кабинета. Вскоре один из его сотрудников – чернорабочий – так и поступил. Он заявил, что хочет повышения. Иностранный начальник ответил, что целиком за то, чтобы поощрять честолюбивые устремления, но какую должность его молодой сотрудник имеет в виду?

«Вашу», – последовал ответ.

На этом молодой человек встал и покинул комнату, не добавив ни слова.

Пораженный случившимся руководитель расспросил своих сотрудников, и ему рассказали, что тот рабочий – зять главаря местной мафии. Сообщение в конечном счете прояснилось: он был согласен покинуть фирму, если она даст ему щедрое – или скорее, непомерное – выходное пособие. Какими могут быть последствия, если они не договорятся о сумме, молодой человек предоставил компании додумывать самостоятельно. Предложение было сделано через адвоката и после торговли принято. Но теперь молодой человек передумал и позвонил, чтобы сказать, что он хочет в полтора раза больше.

Для инвесторов, которые стремятся поучаствовать в итальянской экономике, но, скорее, воздержались бы от прямых инвестиций, есть, конечно, фондовый рынок. Но если вас интересует ощутимая доля, то вы вынуждены будете вплотную соприкоснуться с тем, что The Financial Times однажды назвала «едва ли не самой странной и запутанной культурой бизнеса среди всех крупных западных экономик».

В основе этой культуры лежит исключительно итальянское понятие: акционерное соглашение. Группы крупных итальянских инвесторов – обычно банки или другие компании – собираются, чтобы назначить руководство зарегистрированной на бирже компании. Редко когда им нужен контрольный пакет. Трети или даже четверти акций, как правило, достаточно: маловероятно, что какая-нибудь группа инвесторов с большей долей собственного капитала станет голосовать в унисон. Достоинство системы в том, что она может обеспечить некоторую устойчивость, которая необходима руководителям для проведения долгосрочной стратегии. Но если между членами соглашения возникнет конфликт интересов, это может привести к параличу управления.

Последнее особенно справедливо, если рассматриваемая фирма входит в сеть перекрестного владения акциями – когда одна публично котируемая компания держит акции другой. Такие сети также характерны для итальянского капитализма. Многие годы миланский инвестиционный банк Mediobanca и его избегавший гласности президент Энрико Куччиа находились в центре паутины таких перекрестных владений. Влияние скрытного Куччиа достигало каждого закоулка открытого только для своих мира итальянского капитализма, который можно охарактеризовать непереводимой фразой: «il salotto buono». Она предполагает существование изысканно обставленной гостиной, где гиганты промышленности встречаются с титанами финансов, чтобы заключать сделки, оставляя непосвященных впустую топтаться в прихожей. В реальности такого места нет, но если бы нити управления итальянской промышленностью и финансами сходились в каком-то одном месте, это были бы офисы Mediobanca.

Куччиа умер в 2000 году, но только 13 лет спустя его преемники из-за кризиса еврозоны решили, что их сотрудничество с корпоративной Италией оказалось слишком тесным для комфортного существования. Банк объявил, что будет медленно сокращать некоторые из своих ключевых пакетов акций. Это, возможно, обозначило начало конца практики перекрестного владения в итальянском бизнесе. Но потребуется время, чтобы распутать этот клубок, и акционерные соглашения, несомненно, все еще будут в ходу даже после того, как это случится. Число фирм, зарегистрированных на Миланской фондовой бирже, которыми управляют таким способом, снижается, но медленно.

Еще один пример «мафиозных» взаимоотношений можно увидеть, если от мира финансов и промышленности обратиться к сфере высшего образования. Университеты Италии – последние крупные оплоты кумовства в итальянском обществе (и значительного числа нарушений свободы конкуренции). Возьмите случай lettori. Когда в 1994 году я впервые приехал в Италию как корреспондент, это уже была давняя история. Но и 20 лет спустя она все еще не окончилась.

Lettori – это не граждане Италии, которые преподают в университетах иностранный язык, то есть свой родной. Еще в 1980-х lettori начали бороться за оплату труда и условия работы, сопоставимые с теми, что имеют итальянские преподаватели. Но это означало бы, что с ними нужно заключать бессрочные контракты. Те, кто проводил кампанию от их имени, уверены: последнее, что большинство так называемых baroni – профессоров с бессрочным контрактом – хотели бы сделать, это дать гарантию занятости кучке иностранцев, которые могли бы поставить под сомнение существующий в итальянских университетах порядок вещей.

В 1995 году под растущим давлением Европейской комиссии итальянское правительство того времени внесло в закон изменения. Теперь lettori считались не преподавателями, а лаборантами. Тех, кто отказался признать новый статус, уволили (хотя большинство было впоследствии по решению судов восстановлено на работе). Среди прочего, изменение классификации lettori означало, что они больше не могут проводить экзамены и ставить экзаменационные отметки. Теперь это должны были делать итальянцы, которые, за редчайшим исключением, не владели языком так же хорошо, как lettori. И именно последние, пусть и не по закону, но фактически обучали экзаменуемых студентов.

Начиная с середины 1990-х те, кто был уволен (или принял условия 1995 года, оставив за собой право оспаривать их), требуют выплатить им задолженность по зарплате за тот период, в который – и это признается всеми сторонами – они были преподавателями, а не лаборантами. За эти годы Европейский суд шесть раз выносил решение в их пользу, классифицируя действия итальянского правительства как дискриминацию по национальному признаку. И несколько раз правительство вносило изменения в закон, демонстрируя некое подобие попытки удовлетворить требования Европейского суда. Но мало кто из lettori получил компенсацию. А в 2010 году был принят закон, по которому все иски lettori к университетам по поводу компенсации просто объявлялись недействительными. В результате примерно половине из них сократили зарплату – в самых тяжелых случаях на целых 60 %.