Евангелист Иван Онищенко - Юлия Крюденер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Правду ли вы говорите? - недоверчиво воскликнул Нечаев, - Карл Маркс говорит так?
- Да, я слышал, что Маркс говорит так, - спокойно сказал Онищенко.
К ним пробирался учитель Балакин. Громкое упоминание полюбившегося, знакомого лично Маркса заставило его откликнуться и прийти послушать, сказать то, что знает сам.
- Что вы тут говорите о Марксе? Вы его знаете? - спросил он у беседующих.
- Я слышал содержание его сочинений о безусловной необходимости единения верующих со Христом. Не знаю, на сколько верно мне это передали.
- Я лично знал Маркса, когда в 1848 году был в Германии в Кельне. И у меня есть копия ходившей тогда по рукам рукописи его гимназического сочинения по религии. Оно так и называется: "Единение верующих со Христом". Он написал его как экзаменационную работу. Ему тогда шел восемнадцатый год. В ней он утверждает, что если народ не составил себе достойного понятия о божестве, он никогда не сможет быть свободным от необузданного эгоизма, жажды славы и безответственных действий и будет далек от стремлений к истинному совершенству. И он заключает, что сама история говорит о необходимости единения человечества со Христом. Маркс пишет там, что низменные стремления к земным благам вытесняют стремление к познанию, тоска по истине заглушается ласкающим голосом лжи. Он особо и категорически подчеркивает необходимость единения человека со Христом и говорит, что наше сердце, разум, история и само Слово Христово громко и убедительно говорят нам, что без этого единения мы не можем достигнуть своей цели, что без него мы были бы отвержены Богом, что только Он был в состоянии спасти нас. И Маркс приводит в качестве примера притчу Иисуса о виноградной лозе и ветвях: "Пребудьте во Мне".
Глаза Балакина горели, и он охотно, как свое, излагал работу любимого друга.
- Но это Маркс писал более двадцати лет назад, когда считал себя идеалистом. Теперь он стал материалистом и не может думать так, - защищая позиции неверия, сказал Нечаев.
Но Балакин возразил:
- Разве убеждения могут меняться, если они искренние, глубокие? Восемнадцать лет - возраст думающий, самостоятельный и крепкий. Я даже на память запомнил возвышенную концовку сочинения моего друга Карла: "Единение со Христом внутренне возвышает, утешает в страданиях, успокаивает и дает сердце, открытое человеческой любви, всему великому, благородному, не из-за честолюбия, не из-за стремления к славе, а только ради Христа. Таким образом, единение со Христом дает радость, которую эпикуреец напрасно пытается найти в своей поверхностной философии. Более глубокий мыслитель ищет ее в скрытых глубинах знаний, которую знает только простодушное детское сердце, соединенное со Христом и через Него - с Богом и которая делает жизнь прекраснее и возвышеннее".
- Ну хорошо, - сказал Нечаев, - вы неплохо рассказали нам о сочинении Маркса в юные годы. Хочу верить, что он написал то, что думал. Ну а как вы лично понимаете, что нужно человечеству и как этого достичь?
Балакин мягко улыбнулся.
- Я странный человек. В Бога я не верю. Меня не научили верить в Бога. А Божее люблю. Заповеди Моисея жестокие, я их не принимаю. Заповеди Христа и закон справедливого возмездия тоже не могу принять, хотя вообще заповеди равенства, братства мне дороги именно в Евангелии. Поэтому я так и откликнулся на Марксово юное представление о евангельском Христе, ведущем меня к Богу и прямо в царство справедливости. Но когда я пожил в народе, то понял, что я не могу стать им светом, и народу я такой не нужен. Темная точка. Вот я и хочу послушать вас обоих, что же нужно и как этого достичь?
Нечаев уселся поудобнее, откашлялся - в камере нельзя было курить, а он был курящий и страдал от этого - и сухо заговорил. В его голосе почувствовалась резкость:
- Это верно: эгоизм, властолюбие глушат человечество, и жизнь людей стала скотским существованием, даже хуже. Но человек, который не удовлетворяется быть скотом, не хочет так жить, он стремится к человечности, хочет сам стать человеком и помочь всем людям стать людьми. С доктриной Христа о милостивости, о непротивлении злу я не согласен. Я не верю тому, что капиталист, помещик, рабовладелец смогут перестать быть таковыми. Какая сила сможет с ними сделать это, сделать их лучше? И говорю: сила есть одна - насилием отнять у них нажитое не ими, а если они будут противиться - уничтожить, смести с лица земли. И на развалинах старого разумом построить новое общество, общество, где нет места эгоизму, где все на благо, все на счастье людям без различия расы, веры или неверия!
Голос Нечаева звучал все громче и громче. Заключенные, кто хотел, ходили на прогулку, и все уже пришли с воздуха. До обеда был еще час, и все подсели поближе к людям, так увлекшимся разговором о судьбах человечества.
И Онищенко понял, что теперь должен сказать он. И сказать не только Балакину или Нечаеву, сказать всей камере. "Боже, помоги мне", - помолился он в глубине души и стал говорить:
- Сороковая камера, я вижу, особая камера. В ней сидят не воры, не убийцы, не падшие нравственно люди. В ней находятся, в основном, те, кто, получив образование, получив какое-то воспитание, поняли, что жизнь человека не в эгоизме, а в общей жизни, где нет ни эксплуатации, нет богатых и бедных. Это понятно и к этому направлены усилия, направлена жизнь. В силу этого я верю, что вы здесь в тюрьме не за эгоизм, а за рвение об общем благе. Но я знаю, что большинство из вас страдают и мечутся душой. Вы страдаете от несправедливого обвинения, от жестокости и неправоты. И это, в основном, от того, что
