Вне зоны доступа - Келли Хармс

Она вскочила с постели.

– Не знаю, из чего, по-твоему, состоит работа в этой сфере, но я не успела по управлению конфиденциальностью.

– А, – протянула я. – Это многое объясняет.

Она подняла забинтованные руки.

– Что это вообще значит?

– Это значит, что ты разместила свою предсмертную записку на платформе социальных сетей. Конфиденциальность – не твоя сильная сторона, – объяснила я.

Джессика, которая всю свою жизнь была жуткой хохотушкой, смеялась над детскими книжками, подростковыми слабостями и сценками в Saturday Night Life, многие из которых я не совсем понимала, начала плакать. Я сдулась и начала думать, куда деть руки.

– Это не так, – отрицала она сквозь слезы. – На самом деле, это не так. Мама должна была пойти на этот урок за меня. Моя подруга Джулс сказала мне, что мама сообщила ей, что я была в больнице из-за проблем с кишечником. Понимаешь, проблем с кишечником. Она, должно быть, совершенно унижена.

Должна признаться, вероятно, так оно и было. Две дочери, пытавшиеся покончить с собой, выглядели как следствие закономерных причин. Но Джессика не знала обо мне и моей «срочной поездке в Азию».

– Она не должна быть унижена, – заметила я. – Люди твоего поколения очень восприимчивы к депрессии. Твои шансы еще больше увеличиваются из-за семейной склонности к перфекционизму, необоснованным образцам для подражания и недолеченной депрессии. Вероятность подвергнуться сексуальному насилию – один к трем, твои шансы найти работу, которая будет покрывать расходы, составляют тридцать процентов, а средний долг за студенческие кредиты у вашего поколения колеблется от одной до трех сотен тысяч долларов, в зависимости от того, на кого учиться.

– Боже! – воскликнула Джессика и начала плакать сильнее.

– Я пытаюсь тебя немного утешить, – настаивала я.

– У тебя это ужасно получается!

Я вздохнула.

– Да. Я это вижу. У меня не очень высокий «коэффициент эмоционального интеллекта», – сказала я. – Вот почему твой уход со мной может быть не такой уж хорошей идеей. Я боюсь, что расстрою тебя, и ты снова причинишь себе боль.

– Все не так, – ответила она. – Можно сказать, что я не хочу умереть. Но я не знаю, как мне быть живой.

Я кивнула, села на ее кровать и попыталась придумать, что бы сделала Кэррин. Она бы подождала, пока Джессика продолжит, так что и я замолчала.

– Я была очень несчастна в течение очень долгого времени, и я справилась с этим, поговорила с семьей, увеличила физические нагрузки и приняла антидепрессант, но я все еще не знаю, как чувствовать себя счастливой оттого, что я жива. В основном, когда я ложусь спать ночью, я чувствую облегчение оттого, что день закончился, а когда я просыпаюсь, мне хочется, чтобы новый день не начинался. Так трудно вставать с постели! Так трудно что-нибудь делать! И тебе приходится весь день притворяться, будто ты этого не чувствуешь. – Мое сердце сжалось от узнавания. – Вот почему я слежу за такими людьми, как Миа Белл. Если посмотреть ее ленту, то увидишь, что она знает, как наслаждаться жизнью. Она всегда делает невероятные вещи и ест невероятные блюда, ходит по магазинам, посещает мероприятия, проводит семинары по йоге на Кайманах.

– Вполне возможно, что и ты могла бы сделать многое из этих вещей, – возразила я.

– Беда в том, что я этого не хочу, – сказала Джессика. – Все, чего я хочу, это спать весь день и плакать.

Я нахмурилась.

– Тогда разве не хорошо, что ты в больнице, где ты можешь заниматься именно этим? Ты можешь спать неделю подряд, и никто не будет против.

– Это то, чем я занималась последние шесть месяцев, – ответила она мне. – И спойлер: это не помогло мне чувствовать себя лучше. Из-за этого у меня отставание в учебном процессе.

О боже!

– И ты сжульничала, – добавила я, – потому что знала, что мама не будет разговаривать с тобой две недели, если ты выпадешь из списка декана, который публикуется для всеобщего обозрения.

Она кивнула. Я вздохнула.

– У нее добрые намерения, – сказала я. – Если это имеет значение. В детстве у нее все было гораздо хуже.

– Я знаю. И все же она до сих пор не получала двоек и не может себе представить, каково это.

Я пожала плечами. Все это была правда. Моя мама далеко не так жестока, как была ее собственная мать, и не такая пренебрежительная, как ее отец. Она никогда не била нас за громкий смех и не выгоняла из дома за то, что мы носили юбку короче колен. Она никогда не предавалась собственным горестям, не проводила недели в постели и не переставала ставить еду на стол. Она справлялась лучше, чем ее родители. И все же этого было недостаточно. Ни для меня и, как я теперь понимала, ни для моей сестры.

Ответа на эту дилемму не было, и я выбрала побег. Я уехала подальше от своей семьи и уменьшила громкость своих чувств по отношению к ним до вежливого гула, который я могла игнорировать в любое время. Джессика, у которой эквалайзер намного выше, чем у меня, никогда не сможет сделать ни того, ни другого.

Или сможет?

– Может быть, тебе стоит остаться со мной, – услышала я свой голос. Лицо Джессики просветлело, как будто я пообещала ей луну с неба. – Если ты уйдешь отсюда со мной, мне нужно, чтобы ты кое-что подписала. Обещание или что-то в этом роде, что я могу доверять тебе, что ты не причинила себе никакого вреда. И даже тогда я бы не смогла уделять тебе много времени наедине. Фактически ты все еще будешь в опасности совершить самоубийство.

– Хорошо, – пообещала она.

– А потом, когда в этом месте, реабилитационном центре или как его там, найдется для тебя место, тебе придется отправиться прямо туда.

– Ладно.

– Но до тех пор в гостинице тебе будет приятно и уютно. Я много знаю об антидепрессантах и могу помочь тебе, пока ты привыкаешь к своим лекарствам. Я могу отслеживать твои дозы и следить за активностью.

– Хорошо, – снова ответила она.

– Еще. Мне нужно, чтобы ты кое-что сделала для меня, – говорю я. – Помнишь, ты сказала, что хотела бы жить, как Миа Белл?

– Это было пять минут назад.

– Значит, помнишь. Ну, если я собираюсь быть, э-э, гострайтером для нее, – начала я, пробуя термин на вкус, проверяя, достаточно ли он реален, – ты не сможешь спать весь день. Тебе придется вставать, какой бы несчастной ты себя ни чувствовала, и идти со мной, пока я буду изображать кого-то, кто счастлив быть живым.

Она на мгновение задумалась над этим.

– Тогда… я бы вроде как помогла