История призрака - Джим Батчер

Мерфи медленно пожирало изнутри чувство вины. Я знал ее давно. Я знал образ ее мыслей. Я знала, что ей было дорого. Я знал, что это было похоже, когда ей было больно. Я не сомневался, что я был прав на этот счет.

Но я также знал, что она была женщиной, которая не захочет убивать другой человека, если только это не было абсолютно необходимо, даже если бы он был бесповоротно-и-безнадежно сумашедший. Никакое убийство не легко для совести каждого – но Мерфи сталкивалась с этим демоном долгое время. Конечно, она должна была страдать от моей смерти (и позвольте мне сказать вам, как я яростно расстроен, что я бессилен что-либо изменить). Но почему бы ее совестьначала преследовать ее именно сейчас? Зачем внезапно закатывать сцену при девицах, когда я спросил ее, как бы получить больше информации через ее бывшего мужа? Кирпичные стены не остановили эту женщину, когда она имела желание пройти куда-то.

Я обратила внимание на еще кое что, когда мы говорили о выстреле, убившем меня, и о позиции стрелка, и собирали больше информации о потенциальных убийцах. Мерфи не сказала многого – но она не сказала о кое-чем чертовски более значительном.

Она совсем, ни разу не упомянула Кинкейда.

Кинкейд отчасти был бесчеловечным наемником, который работал на самую ужасную маленькую девочку на всей Божией зеленой земле. Он имел столетия за плечами, и был выдающимся явлением в деле войны. Он каким-то образом преодолел ограничения человеческой нервной системы, по крайней мере с точки зрения ее приложения для стрельбы в любых ситуациях. Я никогда не видел, чтобы он промахнулся. Ни разу.

И именно он сказал мне, что если он захотел бы убить меня, он стал был бы делать это по крайней мере с расстояния в полмили, с винтовкой, предназначенной для стрельбы тяжелым зарядом.

Мерфи знала не хуже меня, что заключение специалиста об убийце со столетиями опыта будет неоценимым в расследовании. Первоначально я не сделал предположений об этом, поскольку Мерф вроде бы встречалась с этим парнем некоторое время, и, казалось, интересовалась им. Поэтому казалось предпочтительным позволить ей самой поднять эту тему.

Но она не стала.

Она даже совсем не упомянула о нем.

Она сбежала со встречи слишком быстро, и была готова драться со мной из-за чего-то, чего угодно. Весь спор о Фитце и его команде был дымовой завесой.

Единственный вопрос – в чьих интересах это было. В моих, чтобы возможно обезумевший призрак не вздумал пойти из мести штурмом на некоторого типа? Или это была вуаль тумана для ее собственной пользы, поскольку она не могла примирить свое представление о Кинкейде с тем самым безликим человеком, который убил меня?

Это казалось правильным предположением. Что она знала это в своем сердце, даже не осознавая этого, но своей головой отчаянно пыталась отыскать менее болезненную правду.

Мои рассуждения были основаны на моем знании человеческой природы и личности Мерфи, и на моей интуиции, но я истратил целую жизнь, доверяя своим инстинктам.

Я думал, что они, вероятно, были правильными.

Я прошелся в своей голове по возможностям. Я представлял себе Мерфи, обезумевшей и внутренне распадающейся на части, в дни после своего убийства. Нам никогда не познать, каково быть вместе. Мы упустили этот момент. Я полагал, что было достаточно времени, чтобы ее ярость начала стихать, а печаль должна была начть накапливаться. Я представил себе ее в течение следующего месяца или около того – она больше не полицейская, ее мир в руинах.

Известие о моей смерти должно быстро разойтись не только волшебников Белого Совета, но и в среде оставшейся Коллегии вампиров, через Паранет, и от них в остальной части сверхъестественного мира.

Кинкейд, вероятно, услышал об этом в течение дня или двух. Как только кто-нибудь подал сообщение обо мне, Архив – сверхъестественный регистратор всех записанных знаний, который обитал в ребенке по имени Ива, должен был узнать. И я был, вероятно, одним из немногих людей в мире, о которых она думала как о друге. Ей как раз сколько? Двенадцать? Тринадцать?

Новость о моей смерти могла раздавить её.

Кинкейд, я полагаю, пришел к Мерфи, чтобы предложить то утешение, которое он мог. Не утешение типа горячий-шоколад-и-пушистый-халат. Более вероятно – он принес бутылки виски и диск с сексуальной музыкой.

Особенно если он уже был прямо здесь, в городе, – шепнула мне в ухо темная, противная часть меня.

Я представил Мерфи, принимающей единственную защиту, которую она могла получить, и предложение ему убираться, когда он уходил, и затем, в течении следующих нескольких недель, медленное накопление фактов и достижение выводов, все это время повторяя себе, что она, вероятно, ошибается. Что это не может быть тем, на что это выглядело похожим.

Расстройство. Боль. Отрицание. Да, это было достаточно, чтобы вызвать ярость у кого угодно. Ярость, которую она должна нести внутри подобно медленно растущей опухоли, становящейся все большим и большим бременем. Это было такого рода вещью, которая могла подтолкнуть кого-нибудь убить другого человека, даже когда, может быть, это не было необходимо.

Эта смерть должна вызывать еще больше вины, еще больше расстройства, которые должны вызывать еще большую ярость, которая должна вызывать еще большее насилие, которое должно добавить еще вине; буквально порочный круг.

Мерфи не хотела получить кадры из аэропорта и с камер безопасности железнодорожного вокзала, поскольку она не хотела обнаружить, что человек, с которым она спит, убил одного из ее друзей. Когда достоверность этого сделалась явной, она отреагировала гневом, отталкивая прочь источник освещения, собирающийся высветить то, что она не хотела видеть.

Она, вероятно, даже не была осведомлена о столкновении противоположных требований в своей голове. Когда вы убиты горем, все типы иррационального хлама слетаются туда.

Детективная работа не всегда близка к логике – не тогда, когда вы имеете дело с людьми. Люди, вероятно, делают самые до смешного нелогичные вещи по самым непонятным причинам. Не было логики в том, чтобы я нацелися именно на Кинкейда. Но эта теория соединяла вместе множество разрозненных кусочков. Если она правильна, это многое объясняет.

Это было только теорией. Но она была достаточной, чтобы заставить меня начать копать в поисках подтверждений, там где мой взгляд в противном случае не имел никаких зацепок.

Но как? Как я собрался начинать разбираться с Джаредом Кинкейдом, Адской Гончей, человеком, ближе всего стоящим к тому, чтобы считаться отцом Иви, какого та когда-либо имела – и делать это без помощи Мерфи? Что касается этого, я должен найти путь, чтобы делать это без ее ведома, а это выглядело более, чем небольшая гадость, чтобы делать это другу. Уфф. Лучше, может быть, сначала сконцентрироваться на самых безотлагательных проблемах.