Вечные предметы - Тамара Яблонская

– Слушай, – решительно и воодушевленно сказала она. – Если все так плохо, и торт, и вся жизнь, давай посмотрим на это иначе. Нет ли здесь какой-нибудь ошибки?

– Чьей? Моей? Тут и смотреть нечего. Есть, конечно.

– Нет… Видишь ли, может быть, есть какой-то кармический сбой, может, генетически закодированная ошибка, о которую и спотыкается все хорошее в твоей жизни? Если найти такую ошибку, можно все изменить.

– Как это изменить? – удивилась Антонина. – Как можно что-то изменить в прожившем жизнь человеке? Чушь какая-то.

– Изменить можно все! – обиженно и авторитетно заявила Люська, словно что-то знала. И с ненавистью глядя в наивные глаза подруги, твердо сказала: и эту ошибку мы начнем искать.

Антонина крутилась по комнате, и со стороны это выглядело бесцельно, – то кресло поправит, то отодвинет торшер. Стрелки часов приближались к условленному часу, и она, несмотря на то, что старалась все время дышать на счет, волновалась все сильнее. Крепло сомнение: откуда Сажиной может быть что-то известно про такие дела? Работает в художественной галерее, а до этого была серой музейной крысой, не то что сейчас, когда она прямо расцвела на глазах, стала яркой, откуда-то взялись небрежные манеры. Про себя научилась говорить снисходительно-насмешливо: «Ну да, богема. Что с нас возьмешь?» В таком духе. Но Антонина ясно слышала за этим гордость, и это было как укол в сердце.

Сажина пришла пунктуально, и когда вешала на вешалку пальто, неожиданно раздался бой часов.

– Во, гляди! Ожили! В самый подходящий момент.

И радостно засмеялась, потирая озябшие руки и проходя внутрь. Антонина топталась рядом и испытывала смешанные чувства.

– Значит, так. Времени у меня мало, потому что вечером презентация выставки Милевича. Помнишь, я тебе рассказывала? Очень талантливый мальчик… Мне надо быть пораньше. Так что давай начнем.

Она вытащила из сумки бумажный пакетик и сунула Антонине в руки:

– Завари! Попьешь как чай. Не бойся, ничего плохого. Лекарственные травки на расслабление. Ты ж не куришь, не пьешь, вся зажатая… А это тебя расслабит, снимутся блоки. Реально воспринимать начнешь.

Внутри обидевшись, Антонина, однако, беспрекословно выполняла все, что велела Люська. Выпила этого чаю, приторного на вкус и пахнувшего котами, уселась в кресло и закрыла глаза.

Люська некоторое время молча шагала по комнате, и следом за ней плыл приятный запах незнакомых духов. Потом этот запах приблизился, и люськин голос спросил:

– Ну, готова?

Антонина безвольно кивнула. Ей было уютно, тепло и хорошо рядом с подругой. Та была для нее почти как бабушка, такая же заботливая, строгая, но добрая.

Люська медленно и тихо заговорила, но Антонина уже погрузилась в свои ощущения, приятные мысли, вспомнила мягкую бабушкину руку на своем лбу, эта рука снимала все волнения, все проблемы…

Потом ей вдруг почудилось, что это не бабушка, а Зигмунт. Наклонился над ней и хочет поцеловать. Тут она вспомнила, что у него сильно пахнет изо рта, и резко отшатнулась.

– Ну что ты дергаешься, как лошадь! – раздраженно воскликнул люськин голос. Антонина открыла глаза. Люська стояла перед ней и требовала: «Отвечай!»

Но Антонина все еще находилась во власти бабушкиной руки.

– Говори конкретно, к кому у тебя есть нереализованные претензии. Давай, коротко и по порядку!

Напрячься не получалось. Чудесный чай из лекарственных трав действовал сильно, однако, с усилием увязывая логическую цепочку, Антонина вспомнила:

– Ну… Сосед взрывами изводит…

– Какой сосед? Зигмунт, что ли? Говори конкретно! – требовала Люська нетерпеливо, а подруга явно не понимала ее цели, расслабилась, раскисла до полусонного дурашливого состояния. Это не входило в планы Сажиной, и она с тоской подумала: «Переборщила…» А вслух сказала: – Сосед ерунда. Кто еще тебя не устраивает?

Антонина вдруг вспомнила и праведно выпрямилась. – Мэр!

Люська усмехнулась.

– Ага… И чем же?

Лицо Антонины стало слегка озабоченным.

– Печку топлю всю жизнь… Воды горячей нет… Сладко, думаешь? А он тут – всё только бетон и стекло! Бетон и стекло! На классици… На классическое лицо старого Вильнюса! Я б ему сказала.

– Градостроитель, – задумчиво сказала Люська. – Хочет свой город оставить. Самовыражается… Много таких. Вон, далеко ходить не надо… Лужков! А был еще один. Сергей Миронович звали. Киров. И возраст, кстати, похожий, и размах… Вот только источник энергии, наверняка, иной… Ну, а еще? Наверно, заедают на работе? – допытывалась она.

Антонина опять закрыла глаза и заговорила равнодушно и медленно, как будто это ее совсем не касалось.

– Ты же сама знаешь… Библиотека – гадюшник. Как и твой музей.

При напоминании о музее Люська скривилась. Она, вполне реализованная дама, с головой погруженная в сложное современное искусство, предпочитала о прошлом не вспоминать и поэтому громко сказала:

– Ладно, ладно, не уводи от темы. Помни, дорогая, – она опять повысила голос, – все твои проблемы от того, что ты как личность подавлена. Такой человек всегда проигрывает. Вглядись, человеческое достоинство у тебя спрятано так, что о нем не догадаешься, потому и внимания на тебя не обращают. Оно как крючок у тебя согнулось и скорчилось. В три погибели. Но мы его разогнем. Сделай вдох!

Антонина испугалась и резко вдохнула. Нос при этом зашипел, как велосипедный насос. В детстве у нее был велосипед, и она еще помнила этот звук.

– А теперь распрями плечи! Выгни грудь вперед! – командовала Люська. – И запомни себя такой. Больше никакого крючка. У тебя достоинство очень высокое. Это видно по осанке и по твоим глазам. Не торопись. Веди себя спокойно. Четко излагай свои мысли. И переиграешь любого!

Это была сущая правда. Антонина почувствовала себя так, словно ее выпустили из клетки или камеры-одиночки, что, впрочем, одно и то же. Ей было все по плечу. Она открыла глаза, и лицо ее стало воодушевленным, как у Люськи.

– Я и сама это чувствую! – с глубокой уверенностью заявила она.

Люська уже не решилась усомниться и предложила:

– Если так, пошли действовать. Ты в хорошей форме, давай это используем. Надо практически закрепить достигнутое. Чтобы образовался рефлекс. Итак, – тут Люська подняла руки с растопыренными пальцами, словно собиралась дирижировать. Но дирижировать она не стала, а просто фиксировала таким образом на своих красивых художественных ладонях рассеявшееся было внимание Антонины.

– Одевайся, пойдем. И когда встретим кого-то для тебя проблемного, сразу действуй, не тяни. Учти, теперь с тобой все будут считаться и уважать, потому что ты человек с достоинством, высокий и гордый…

От последних слов ей вдруг стало противно, и, скорее обмотав шею шарфом, она молча вытолкнула подругу на улицу.

На другой стороне улицы стояла небольшая толпа. Неподалеку припарковались блестящие черные автомобили.