Вечные предметы - Тамара Яблонская

не заводить, ограничиваясь поверхностными приятельскими отношениями. После развода с женой он долго был совсем один и постепенно отвык от общения, все время отдавая работе, а после работы просиживая у телевизора. Телевизор спасал от одиночества и приближал к миру людей. Так длилось много лет. За это время Петр Ильич заработал и накопил денег, а телевизор постепенно набил оскомину.

Было приятно, что гости поддерживали его поступок. Но Бубнов поставил его в тупик, когда спросил:

– А чем думаете заменить телевизор? Имеете занятие?

Петр Ильич едва не сказал: «Имею», подразумевая свое дерзкое думание на диване, но вовремя остановился, вспомнив, что перед ним совершенно чужие люди, которые могут не понять.

– Я приготовлю чай, – предложил он вместо ответа и испытующе взглянул на их лица. Бубнов неопределенно кивнул, а молодой широко заулыбался, и улыбка эта показалась неприятной.

Петр Ильич побежал в кухню, включил плиту, поставил чайник, завозился, а в это время позвонили в дверь, и кто-то пошел открывать. Послышался высокий женский голос, который на чем-то настаивал, и голос Бубнова, вкрадчиво умиротворявший. Пока Петр Ильич резал лимон, открывал шпроты, шарил в холодильнике, голоса ускорили темп, усилили громкость, к ним присоединился третий голос, и в разгар подготовки трапезы молодой всунул голову в кухню и объявил:

– Извините, мы уходим.

Петр Ильич растерянно вышел из кухни и увидел, что квартира пуста, гостей простыл след, лишь плохо захлопнутая дверь грозила открыться вновь, и он два раза повернул собачку в замке.

Походив бесцельно по квартире, он решил напиться чаю сам, с неким удовлетворением обосновавшись в аккуратной кухне, и был даже рад, что они так быстро ушли. Несмотря на то, что вели они себя культурно, Петр Ильич не мог прогнать из себя нелюбви к пьяным. И пусть многие хвалят алкоголь за то, что он прекрасно расслабляет и способен снять любой стресс, для Петра Ильича это всегда было неприемлемо, ибо он считал, пьянь и есть пьянь.

Он с удовольствием съел пару бутербродов, сначала со шпротами, затем с сыром и напился горячего чая с лимоном и пряниками. Потом вымыл чашку и поставил на полку, убрал все со стола и тряпкой стер крошки. Суббота перевалила на последнюю треть, то есть о сне думать было еще рано, а делать уже ничего не хотелось. Петр Ильич вспомнил, что в это время он обычно смотрел по телевизору фильм. И показывали не только старье, но и вполне новые ленты. Правда, они душу не трогали, были перенасыщены если не чернухой, то порнухой, и не раз Петр Ильич во время такого фильма раздраженно думал, что лучше, чем это смотреть, стоять у станка, по крайней мере, заработаешь денег, а если и нет, – такое случалось все чаще, и он называл это обираловкой, – то хотя бы сделаешь что-нибудь новое. Проверишь микрометром размеры, повертишь в руках предмет, которого раньше не существовало, и на душе уже хорошо…

В общем, заняться было нечем. На улицу не тянуло, там сильно морозило к вечеру. Читать не хотелось. В послеперестроечные годы, когда отовсюду хлынула неведомая литература, он читал, как никогда до этого, – все подряд и, видимо, переборщил. Родилась и тут же умерла слабенькая мысль о том, что, может быть, он поспешил с телевизором. Но уже следующая мысль надолго привлекла его внимание. «Выходит, – озарило его, – без телевизора человека заполняет пустота?» Действительно, время показалось ему пустым, как выеденная подсолнуховая шелуха. Он сравнил свои вчерашние ощущения, когда вернулся с работы и вечером сел к экрану, с нынешними и отметил принципиальную разницу. Вчера он и досадовал, и смеялся, и раздражался, и ругался, и грустил, – все благодаря телевизору. Сегодня же был спокоен, как рыба в аквариуме, и неприятен сам себе. Как-то он увидел у Коротченко из химлаборатории книгу с загадочным названием «Чапаев и пустота». Коротченко сидел в курилке и держал эту книгу на коленях закрытой. Петр Ильич напрягся, стараясь припомнить что-то о Чапаеве, но кроме пары пошлых анекдотов и того, что он утонул в реке Урал, ничего не вспомнил, поскольку больше ничего и не знал. Да и вряд ли у него могло быть что-нибудь общее с Чапаевым. «Пустота у каждого своя», – вдруг гордо подумал он. Некоторое время он пребывал в полной уверенности правильного течения событий, а потом маленьким противным червячком внутри зашевелилось сомнение. Прав он или не прав? На работе о таком поступке не стоит и заикаться, засмеют. Циники все.

А если взять этих двоих, так они на словах вроде за, а сами, небось, своих телевизоров не выбросят.

Наутро Петр Ильич встал кислый. Нехотя сходил в магазин. Возвращаясь, услышал чей-то комментарий за спиной: «Гляди, этот мужик вчера телевизор выкинул». Обернуться он не захотел, только замер и так, с неподвижной, как дверца шкафа спиной, вошел в дом. У дверей своей квартиры он увидел топтавшегося в нерешительности Бубнова. Тот оглянулся на звук шагов и расплылся в улыбке:

– А я думаю, куда это вы делись! Звоню, звоню, никто не открывает. Думал, спите или ушли.

– Ушел, – обрадованно подтвердил Петр Ильич, отпирая замок. – Заходите.

Бубнов охотно вошел.

– Вот, – смущенно сказал он, – оторвался от своей… Бушует из-за вчерашнего. А я решил к вам зайти, извиниться, что мы вчера так…

– Что вы! – перебил Петр Ильич, – я вот хотел спросить вас…

Лицо Бубнова приобрело заинтересованное выражение.

– Вы вчера всерьез одобряли то, что я сделал? Видите ли, я подумал, что, наверно, погорячился, не надо было так окончательно. Дело не в телевизоре, как говорится, а в том, кто его смотрит. Ведь так можно рассердиться и на газовую плиту, и на пылесос.

– Ну нет, – живо сказал Бубнов, – это вещи разные. Если вы рассердитесь на пылесос и выбросите его, это ничего не будет значить. Просто выбросите. А телевизор выбросить – это протест. То есть борьба.

– Вы считаете, надо бороться?

– Видите ли, – замялся Бубнов, – буквально я так сказать не могу. Все-таки я не марксист. И не люблю законченных мнений.

Он вдруг передумал говорить дальше, взглянул на часы и замолк. Некоторое время что-то сосредоточенно взвешивал про себя, а потом предложил:

– Давайте немного пройдемся, если вы свободны. Мне, собственно, надо в магазин. Я к вам по пути зашел.

Петр Ильич подумал, что второй раз идти в магазин глупо, но, с другой стороны, хотелось поговорить с соседом. Они вышли на улицу и пошли, поскрипывая снегом. Как всегда по воскресеньям, народу на улице было мало, несмотря на хорошую погоду. Люди, как муравьи, предпочитали сидеть