Вечные предметы - Тамара Яблонская

распугивая неуклюжим приземлением окружающую мелкую живность и шумом крыльев заставляя обратить на себя внимание пасшихся неподалеку высокомерных динозавров. Но даже этих динозавров, а уж других зверей и подавно, он презирал. Они совершенно ничего собой не представляли. Паслись и только. Они могли существовать только здесь, вписанные в незатейливый, немного пустынный пейзаж. Их пейзаж. Другое дело он сам. Он ведь летал, отрывался от земли, видел то, что за горизонтом. Он чувствовал в себе много сил и мог бы, наверно, перелететь через океан. Но было одно «но». Его полеты не были совершенны. Связь тела и крыльев не способствовала совершенству, так как тело было слишком тяжелым, а вместе с крыльями и ногами – лишено обтекаемых форм. Трудно было всем этим управлять в полете, болела голова.

Аникин проснулся в поту, подавленный и уязвленный открывшейся внезапно правдой. Вот, оказывается, что на самом деле… Он беспокойно осмотрелся. За окном серело. Снова и снова звонил телефон. Аникин взял трубку.

– Вы уже выспались? Как спалось? Видели сон?

Аникин осознал, что это уже утро, и вспомнил голос вчерашнего незнакомца, а сегодня почти друга, судя по его интонациям.

– Это Владимир. Вы меня узнали?

«Как же», – мрачно подумал Аникин, а вслух сказал:

– Да, конечно. – И вдруг добавил: – Мне приснился очень странный сон.

Владимир необыкновенно оживился, как будто ему сделали подарок, и предложил:

– Может, я к вам зайду, принесу поесть, и мы поговорим?

– Угу, – в раздвоенных чувствах согласился Аникин.

Гость не заставил себя долго ждать. Он принес свежих булок, молока и копченой рыбы. Как и накануне, охотно захлопотал, сварил кофе, помог Аникину умыться, усадил за стол, следя за тем, чтобы ему было удобно сидеть и чтобы он хорошо ел.

Сам он, несмотря на многочисленные приглашения, от еды отказался и ограничился только горячим кофе, с удовольствием держа чашку обеими руками и частыми короткими глотками попивая из нее.

– Вкусно, – похвалил Аникин рыбу, размышляя, стоит или не стоит рассказывать свой сон.

Когда кончили есть, Владимир спрятал еду в холодильник, помог Аникину откочевать обратно на спальное место и, усевшись рядом в продавленное кресло, наконец предложил:

– Если вы не против, давайте поговорим. Вы сказали, что вам приснился очень странный сон. Какой? Помните его?

Плохо понимая, зачем он это делает, Аникин подробно рассказал весь сон, причем, рассказывая, снова почувствовал себя странной допотопной птицей и разволновался.

Прежние сны его всегда успокаивали, вносили сильную ноту в весь последующий день. Они были его защитники, несколько раз за день возвращались в память, словно говоря, что они здесь, никуда не ушли, делают свое дело, оберегают от плохого. Неважно, что в этих снах ничего особенного не происходило, не было там ни Юлии, ни вообще ничего связанного со статистикой. Часто он просто видел речку, залитую солнцем, светлый луг или рябящее море, и это накладывало отпечаток на дела, – они становились не просто спокойными, а соединенными в некую гармонию. Кем был он сам в этих снах, определить было невозможно, потому что нет конкретного выражения тому, что жило и чувствовало в совершенно расплывчатой и аморфной форме, какой по ночам становился Аникин.

И этот внезапно возникший птерозавр со своими конкретными перепончатыми крыльями и слишком толстыми для полета ногами не мог не испугать, в чем никак не хотелось сознаваться.

Рассказав все подробно, Аникин заметил, что Владимир держит в руках толстую общую тетрадь и быстро пишет в нее.

– Зачем же вы записываете? – с обидой в голосе воскликнул Аникин. Владимир встрепенулся.

– Понимаете, это важно. Я записываю абсолютно все сны. Потом их классифицирую по собственной системе.

– Зачем?

– Я надеюсь найти к ним ключ. Есть люди, которые копают с другой стороны. Придумали, например, НЛП – нейролингвистическое программирование. Самопрограммируются на ночь. Сны по заказу! – Он засмеялся, показав редкие, как будто не все еще выросли, зубы. – Это совсем не то. Мне кажется, секрет в другом. Сам массив записанного материала должен сработать и подсказать истину.

– Нога болит, – нарочно пожаловался Аникин и, бросив взгляд на окно, увидел за занавеской чистое утреннее небо. – И куда же вы меня занесли в своей классификации? – поинтересовался он, не сводя глаз с окна.

– Судя по всему, в «Р».

– В «Р»? – удивился Аникин и посмотрел на Владимира. – А что означает «Р»?

– Это означает рост. Я имею в виду рост личности. – По лицу Владимира было видно, что объяснять ему приятно. – По сравнению с тем, что вам снилось прежде, теперь вам приснился знаковый сон. Можно предполагать, что в связи с испытанным стрессом, – я имею в виду ваше падение, – у вас произошел скачок в развитии: из неопределенного нечто, которым вы себя до этого ощущали, вы оформились в конкретное существо…

– Так я, по-вашему, существо? – ядовито спросил Аникин. Ему вдруг снова нестерпимо захотелось в тундру. Туда, где и был-то он всего несколько часов. Топтался на маленьком клочке странной болотистой земли, глядел во все стороны и удивлялся, изумлялся, поражался увиденному – тучам птиц, березкам до пояса, высоким цветам. Там все было однообразным и страшно разноцветным. Таких богатых тонов, переходов из одного цвета в другой он никогда не видел. Людей там не было, за исключением тех, с которыми он ехал, а звери были. Говорили, что и лисы, и волки, и песцы. Олени тоже, само собой разумеется…

Владимир заметил, что Аникин устал, и спрятал тетрадь.

– Я, пожалуй, пойду, – тактично сказал он,– Вы поспите.

Прикрыв Аникина пледом, он тихо вышел. Аникин лениво боролся с дремотой, пытаясь вспомнить все, что он читал с птерозаврах. Потом опять наплыли воспоминания о тундре. Ее плавный серый и в то же время разноцветный горизонт манил и завораживал.

Внизу неподалеку от дома дрожал на троллейбусной остановке Владимир. Дул холодный ветер, с голубого неба срывался снег, а троллейбуса все не было. Владимир жалел, что ушел из теплой квартиры, никто ведь не гнал, если не считать проклятую врожденную интеллигентность, – каких только неудобств она ему не принесла. Когда мрачных мыслей собралось чересчур много, троллейбус, наконец, появился и, вопреки предчувствию, не был переполнен. Удалось даже занять место у окна. Уже от одного этого мигом стали согреваться ноги. Троллейбус двинулся, и проезжая мимо дома, где остался Аникин, Владимир с наладившимся настроением, ощущая небольшую радость, мимолетно посмотрел на окна Аникина. В это время одно из них резко распахнулось настежь и из него вывалилась, – иначе не назовешь, именно вывалилась в воздух, – какая-то тяжелая птица со странными крыльями, которыми тут же стала усиленно работать. Птица сделала круг, неуклюже