Вечные предметы - Тамара Яблонская

не подходило. Он взглянул на сидевшую впереди девушку в замотанном несколько раз вокруг шеи шарфе и подумал, что ничего само не рассосется, а наоборот, обмотает, как этот шарф. И что тогда? Наверно, удушит. Оно уже и сейчас душит, случается. Оно – это слепленная из неудач невидимая конфигурация, обладавшая удивительной способностью притягивать все новые и новые несчастья. Долговязый, по природе оптимист, стал всерьез опасаться, что в его душе таких полезных залежей, как радость и энтузиазм, имеется совсем немного, и по мере учащения плохо кончавшихся ситуаций, они могут исчезнуть вообще. Тогда он впадет в опасную беспросветную тоску и преждевременную старческую депрессию.

Однако старуха, ожидавшая на остановке вблизи Зеленых озер, депрессией явно не страдала. У нее были свои четкие планы, которые она намеревалась исполнить, и этим объяснялось то, что она не дремала сейчас в каком-нибудь теплом доме у телевизора, а топталась рядом с модником средних лет, всем сердцем желая, чтобы чертов автобус, наконец, появился. Стоять было холодно. У нее, покритиковавшей, чтобы завязать разговор, чужую обувь, ноги не мерзли, но спину здорово продувало, и она, боясь, что завтра обострится радикулит, уныло повернулась боком к ветру и замерла, надеясь таким образом защитить поясницу. Подосадовав на себя, что не привязала к телу кроличью шкурку, она стала думать о том, что будет, если автобус не приедет вообще. Тут она покосилась на мужчину, пытаясь угадать, приходят ли такие мысли ему в голову. По тому, как неспокойно он вертел головой и с напряжением всматривался в дорогу, она догадалась, что в город ему очень надо, и почуяла слабую надежду. Несмотря на глупое модничанье, мужчина все-таки выглядел солидно, а значит, была возможность в случае чего уехать с ним на такси.

Уже смеркалось, в оставшейся за спиной долине начали загораться в некоторых домах огоньки, а вокруг остановки густела мгла. Разом потемнели предвесенние, еще голые кусты и деревья, обнаружив причудливые пугающие силуэты. Мужчина заметил это и подумал: вот и природа соответствует ситуации. Заострять внимание на неудачном он не захотел и опять стал разглядывать дорогу. Он знал, когда дела идут плохо, совершенно неважно, думаешь ты об этом или нет. Ведь от этого ничего не меняется. Поэтому лучше не думать.

Старался ни о чем не думать и водитель застрявшего автобуса. У него болели вены на ногах, и от этого он чувствовал себя несчастным. Думать ему не хотелось, потому что все мысли в итоге начинали вертеться вокруг одного и того же – чудовищно маленькой зарплаты. На работе, видя вокруг серые фигуры и усталые лица пассажиров, он понимал свое отличие от них, зачастую больных или оставшихся без работы, судя по внешнему виду, и эта разница его успокаивала. Все-таки у него было то, чего не было у многих, – ощущение небольшой защищенности. Оно проявлялось всякий раз, когда он два раза в месяц приближался к банкомату, чтобы вытряхнуть из него зарплату или аванс. Дивное ощущение… Если кто-то испытывал удовольствие от походов по магазинам, то он – только от операций с банкоматом. Каждый раз ему хотелось постоять подольше рядом с этой штуковиной, отсчитывавшей деньги, но приходилось, собрав купюры в горсть, отойти, чтобы дать место другим. А кроме того, стоять долго не имело смысла, потому что больше, чем положено, банкомат все равно не давал. В этом была грустная правда.

Полиция-таки добралась до места происшествия и принялась измерять рулеткой предполагаемый путь торможения и устанавливать виновника аварии. Если пассажиров и волновало, с какой скоростью это делается, то водителю было наплевать: график рейсов и так был сорван. Правда, иногда к нему подходили с одним и тем же вопросом: скоро ли поедем. Тогда он приоткрывал глаза и лениво что-нибудь бросал. Он видел их всех в зеркальце над головой, и никто не вызывал у него никакого интереса, разве что эта девушка в замотанном до ушей шарфе, – у нее было красивое детское лицо и блестящая серьга у ноздре, – и сидевший за ней худой парень, – тот сильно нервничал. Но смотреть на этих двоих он тоже не стал, потому что молодые вызывали у него раздражение или, по крайней мере, как эти двое, – недоверие. Никогда неизвестно, что у таких на уме, все они одинаково наглые и непредсказуемые, могут сидеть с ангельскими лицами и резать обшивку сиденья. Когда эта мысль пришла в голову, водитель приподнялся на своем месте и внимательно оглядел салон, но там было все в порядке.

После того, как полицейские обмерили все, что им было нужно, записали и поговорили с людьми, стоявшими рядом, то ли свидетелями, то ли пассажирами двух разбитых машин, дело двинулось с мертвой точки. Вскоре произошло едва заметное шевеление во всем ряду застывших машин, которое почуял и водитель автобуса, начавший вдруг зорко следить за происходящим. И наконец, далеко впереди первая машина завелась и слегка сдвинулась со своего места, ожидая, пока профессиональные команды полицейских помогут бестолковым водителям скорей понять, что от них требуется, чтобы расчистить место для проезда.

Долговязый парень оживился, подумав, однако, а стоит ли ему так поздно тащиться в глухомань, ведь он наверняка уже опоздал. Но инерция взяла в нем верх, и он сидел, не шелохнувшись, терпеливо ожидая, когда они поедут дальше.

На остановке старуха с окоченевшей спиной вступила-таки в переговоры с мужчиной в остроносых ботинках. Заметив, что он уже устал ждать, она улучила момент, когда на его лице отчетливо нарисовалась растерянность, и предложила:

– Давайте поедем на такси.

Мужчина готов был согласиться, но почему-то сказал:

– Сейчас приедет. Надо еще подождать.

Но ждать уже надоело, а ехать в такси со старухой не очень хотелось. Ноги по-прежнему мерзли, и уже не только ноги, но и руки в тонких перчатках. Он покосился на старуху. Та невозмутимо топталась в двух шагах, видимо, привычная ко всему.

Автобус между тем стал потихоньку выбираться из затора, с черепашьей скоростью одолевая метр за метром. Водитель полностью включил свое внимание и ловко и аккуратно маневрировал среди других машин. Когда заработал мотор, пассажиры радостно очнулись, а девушка с серьгой в носу негромко завела что-то ритмичное и заунывное, полагая, наверно, что ее не слышно. Долговязый парень, сидевший за ней, недовольно отвернулся к окну. Такое пение его раздражало. Он хотел бы уже куда-нибудь, наконец, приехать, все равно куда, или вперед, куда он стремился и уже опоздал, или обратно, куда он не стремился вообще и куда ему придется вернуться уже нескоро.

Один из полицейских стоял на дороге рядом со