Том 9. Преображение России - Сергей Сергеев-Ценский

Слишком много было всевозможных «если», опутавших простую и ясную, как задача из детского задачника, борьбу Германии с Англией за рынки сбыта фабрично-заводских товаров, которая, разумеется, должна была когда-нибудь привести к смертельной схватке с оружием в руках.

Чтобы уверить всех, что общим врагом не одной только Германии, но также и Франции и России является Англия, — какую огромную деятельность развило германское правительство в разных странах, всюду стремясь основать «Общества для пропаганды германских идей и идеалов»! На это были ассигнованы большие средства, к этому было привлечено множество немцев. Этому делу не без основания придавалось крупное значение — как завоеванию мирным путем.

Как раз перед сараевским убийством основано было немецко-греческое общество. Это общество взяла под свое покровительство греческая королева София, родная сестра Вильгельма. В числе его основателей насчитывалось свыше ста человек немецких ученых, политиков и военных.

Армения не была государством, — она была только русской окраиной на юге, — однако, как раз на второй день после убийства Франца-Фердинанда в Берлине состоялось учредительное собрание только что образованного немецко-армянского общества «для более тесного сближения немцев с армянами». Основатель его, известный «армянофил» доктор Лепсиус, был избран председателем общества, а вице-председателями — немец Рорбах и «армянин» Гренфельд, составитель первого, роскошно изданного сборника произведений армянских и немецких писателей.

Нечего и говорить о том, что в Германии нашлось множество «украинофилов»; их возглавлял отставной генерал от инфантерии барон фон-Гебзаттель, деятельным помощником его, ни слова не знавшим по-украински, был доктор Левицкий из Кракова.

Финляндия, Эстляндия, Курляндия, Литва давно уже пропитывались насквозь въедливой эссенцией «германских идей и идеалов», поскольку замки немецких баронов повсеместно украшали ландшафт Прибалтики.

Мирное завоевание окраин России — это одно, но война с Россией — это совсем другое.

22 июня Вильгельм пригласил к себе в Потсдам рейхсканцлера Бетман-Гольвега, военного министра Фалькенгайна, товарища министра иностранных дел Циммермана и других, чтобы обсудить с ними положение дел, так как именно в этот день утром австрийский посол в Берлине передал ему личное письмо от Франца-Иосифа. «Убитый горем старик» сообщал, что в убийстве виноват Белград и что австрийское правительство намерено предъявить Сербии ряд решительных требований и в случае, если Сербия откажется их принять, двинуть туда войска.

Письмо престарелого императора, подкрепленное меморандумом, составленным еще до убийства, было слишком важным документом, чтобы его не обсудить всесторонне при участии Бетмана, первого после кайзера лица в государстве.

Бетман-Гольвег был пятым канцлером за долгое, четвертьвековое царствование Вильгельма. Это был человек безукоризненной логики, всегда лучше других умевший обосновать то, в чем он был убежден. Он склонен был поучать всех около себя, даже и самого кайзера. Эту привычку он усвоил еще в детстве, почему товарищи его по классу называли его «Гувернанткой». Он был убедителен не только потому, что занимал высокий пост: его доклады были снабжены ссылками на все, что обычно признается незыблемым в сфере политики. Он умел доказать основательность своих взглядов на вещи даже тогда, когда противникам его они представлялись с первых же слов грубейшей ошибкой.

Генерал Фалькенгайн, как военный министр, показал на совещании в Потсдаме, что он отчетливо знает, что должна делать германская армия, начиная с первого дня войны, рассчитанной на молниеносность. Он твердо усвоил план Шлиффена, по которому сначала нужно было, заходя правым крылом армии через Бельгию, наголову разбить Францию, а после того бросить все силы против России, чтобы с нею покончить в кратчайший срок. Всем было известно, что таково же было мнение и начальника главного штаба Мольтке.

О действиях флота не поднималось вопроса, так как русский флот не считался серьезным соперником германскому, а выступление английского решительно отметалось, как лишенное всякой вероятности.

В заключение совещания Бетман обратился к кайзеру с почтительнейшей просьбой не озабочивать себя никакими государственными делами теперь, летом, когда организм нуждается в движении, в перемене места, в путешествиях. Зная, что Вильгельм хотел совершить поездку в фиорды Норвегии, которые изумительно живописны летом, он настойчиво советовал ему не откладывать ни на один день поездки, которая, конечно, необходима ему со всех точек зрения.

Еще раньше он убедил взять отпуск для отдыха всех наиболее самостоятельных из государственных людей Германии: и морского министра Тирпица, и министра иностранных дел Ягова, и начальника главного штаба Мольтке.

Ему казалось, что никто лучше его не в состоянии разобраться в той задаче, которая была задана европейским дипломатам выстрелами в Сараеве; что все остальные из виднейших членов правительства будут только мешать ему; и что больше всех, конечно, способен испортить дело кайзер Вильгельм, горячность и несдержанность которого достаточно всем известна.

Вильгельм действительно отправился в Норвегию, не без того, разумеется, чтобы не иметь при этом кое-каких мыслей, способных принести Германии пользу.

Что же касается Бетмана, то одним из его доводов был такой: чем скорее уедет кайзер из пределов своей страны, тем доказательнее будет для противников Германии, что она совсем и не думает готовиться к войне, а это, в свою очередь, охладит военный пыл и у них. Как всякий добросовестный ученик готов воспользоваться каждой минутой, чтобы еще и еще раз заглянуть в учебник и подзубрить урок, так и Бетман, несмотря на утверждения высших генералов, что такой армии, какая имеется у Германии, нет и не может быть у ее возможных противников и что блестящий успех в столкновении с ними вполне обеспечен, все-таки хотел и надеялся отсрочить несколько начало войны, как бы ни казалась она неизбежной и желанной.

Конечно, никому из людей не дано знать будущего, но в то же время, если бы человек не представлял себе будущее так же ясно, как настоящее, он не был бы человеком. Тем-то и трудна была роль канцлера, что он должен был читать будущее, как открытую книгу.

По общему признанию всех немцев, это удавалось делать Бисмарку, творцу германской империи, первому рейсхканцлеру Германии. Но если ни до Паганини, ни после Паганини не нашлось виртуоза, который мог бы так же владеть скрипкой, как он, то то же самое, — Вильгельм это видел, — можно было сказать о Бисмарке: он оказался в Германии единственным и неповторимым.

Теперь все было в Германии новым: и мировая торговля, в интересах которой непомерно развилась промышленность, и могучий флот, и обширные колонии в Африке… К мировому господству оставалось сделать последний решительный шаг.

Этот шаг подготовлена была сделать армия, что было известно и Вильгельму, и Бетману, и любому лавочнику в Германии, однако настал ли уже теперь, именно теперь, летом 1914 года, настоящий момент для этого шага? Точно ли подготовило его время, течение мировой жизни? Нет ли просчета, нет ли ошибок в решении этой — что и говорить — труднейшей задачи?

Ведь решать приходилось не только за Германию, но и за Австрию, и за Италию — как союзников, за Францию, Россию, Англию — как противников; до последнего человека, до последней марки надо было знать силы свои и союзников, однако то же знание необходимо было канцлеру иметь и о всем стане врагов как действительных, так и возможных.

А поведение во время войны так называемых нейтральных стран, которые по существу никогда не бывают, да и не могут быть чопорно нейтральны? А окружение, которое неминуемо начнется с первых же дней войны, если в нее вступит Англия с ее чудовищно огромным флотом? А сможет ли выполнить транспорт (30 тысяч паровозов и 700 тысяч товарных вагонов) ту колоссальную работу, которая потребуется от него при ведении войны одновременно на западе и на востоке? А достаточны ли будут запасы нефти?..

Бетману, имевшему природную склонность к самому детальному всестороннему анализу, было над чем подумать, держа в руках меморандум и копию письма Франца-Иосифа Вильгельму о выступлении Австрии в Сербии, которое было решено на совете министров в Вене.

«Гувернантка» не зря позаботилась о том, чтобы ни Тирпиц, ни Мольтке, ни Ягов, ни сам кайзер не мешали ему думать: наступил момент доказать, что в Германии есть второй Бисмарк!

Едва успел уехать из Берлина в Норвегию Вильгельм, как назрела неотложная необходимость президенту Франции Пуанкаре ехать в Россию, а затем тоже в Норвегию, в Швецию и Данию, то есть в скандинавские страны, которые должны были оставаться нейтральными в случае, если по вине Германии начнется европейская война.