Унтовое войско - Виктор Сергеев

Аким выругался, шумно засопел.

— Как же это ты, Герасим, попустился? Не ожидал от тебя. Обставил все натурально, как надоть, а напоследок промахнулся.

Лапаногов махнул рукой:

— Да ну че! Не все потеряно. Молчи, коль тя бог убил! Слушай. Я повезу этих в полицию, скажу, что… ну, скажу, что побег устроили. Двоих я побил, третий утек. Главарь… Братья Алганаевы ищут его по всему лесу. Найдут! Ванину жрать, пить захочется — выползет на дорогу. А вы вот что… В лесу его не ищите, время зазря не теряйте. Правьте прямиком на Хатагайские горы. Через горы тамотко одна тропа, ему ее не миновать. Деться Ванину некуда, туда выйдет. Тамотко засаду учините. Долго ли поддеть на уду? Труп заройте, чтоб никаких следов. Ни-ни. Жить надо без узлов. Дело закончите, езжайте в Шарагол. Поняли?

Чео тут не понять — поняли. Только сумлеваюсь я.

— В чем?

— Ты бы, Герасим, поделился с нами той половинкой. А?

Это зачем еще? Неча попусту полошиться.

— Ну как «зачем»? Настигнем мы Ванина или нет — это еще бабушка надвое сказала. Поплутаем по тайге да по горам, впустую и вернемся ни с чем. У тебя деньги, а у нас шиш. Омманешь!

— Ах, Аким, Аким! — покачал головой Лапаногов. — Ты че? Полудурье, че ли? Ты сначала живи своим умом, а потом уж чужим добром. Допусти я то, что вы с Митяем окажетесь при капитале… Да в Шараголе вас захапают в два счета. Таких денег вы, турецкие святые, в руках не держали, не смыслите, что с имя и делать, как поступить. Врюхаетесь да и только, и меня потащите за собой. Тут обмозговать надоть как следоват. Тихий воз всегда будет на горе, а смекалка во всяком деле выручит. И еще подумай. Ну, как я вас омману? Как? Турусы на колесах… Или мы не одной веревочкой повязаны?

Аким почесал в затылке, успокаиваясь:

— Да одной вроде бы.

— Ну вот, договорились. Слушай. Уж зачали мы стрелять-рубить сорок да ворон, доберемся и до белого лебедя. И еще вот что. Может так произойтить, что заарестуют меня.

— Неужели тебя заарестуют? — обеспокоился Митяй.

— Могут. Как-никак, а превышение власти. Напрут на то, что один варнак утек и саквояжик Луки Феоктистыча не разыскан. С пристрастием допросют. Да все трын-трава. Я на себя надеюсь. Где заскрипит — подмажу… Кое-какие деньги пущу по усам да по бородам. Ублажить я умею. Езжайте с богом!

Мягко застучали копыта по густо затравевшему лугу. Всхрапнула лошадь. Зашелестели ветки, треснул сук где-то. Стихло все…

Глава двенадцатая

В полдень Кудеяров и Жарков подъехали к бурятской юрте. Стояла она у березового колка между трактом и озером. Возле юрты на треногом тагане кипела вода в чаше. Хозяин в синем халате варил кирпичный чай, понюхивая табачок из берестяной тавлинки, и с настороженностью поглядывал на приехавших.

Казаки, спешившись, ведя коней в поводу, подошли к хозяину и поздоровались. Кудеяров увидел за изгородью серого коня в яблоках, запряженного в легкий тарантас: «Кто же это может быть?»

Хозяин сказал, что лошадь с тарантасом принадлежит Николе, старшему брату Бестужевых. Он ушел купаться на озеро.

Хозяин пригласил казаков в юрту.

— Это тот Убугун и есть, — шепнул Жарков Кудеярову. — Помнишь, Аким говорил? Не иначе, как он, явственно он… самолично.

В юрте стоял полумрак. Хозяйка разливала молоко по мискам.

В люльке лежало грудное дитя. Над ним свисало что-то длинное и белое.

Гости стали перешептываться, глядя на люльку:

— Эка чего придумано!?

Хозяин бесстрастно сказал, что это бараний курдюк. Если сунуть ребенку в рот курдючный кончик, то он будет сосать его, сколько ему угодно, пока не заснет.

— Вскормленные курдюком детишки реже болеют, — заметила хозяйка.

Хозяин сказал ей по-бурятски сердито. Она взяла на руки ребенка и вышла.

Казаков заинтересовал сундучок с уступами-порожками. На верхнем порожке медный бурхан ласково-задумчиво глядел из-под опущенных век. На нижних порожках сохранялась пища для бурхана — хлебное зерно в чашечках. Тут же чадила свеча. Она была очень тонкой, как сапожное шило. Казаки таких не видывали.

Хозяин пояснил, что эти свечи буряты получают из Китая через Кяхту. Их изготовляют из опилок ароматно пахнущего алоева дерева. Опилки обвязывают клейкой тканью. Бурхан доволен, когда горит свеча, и жителей юрты ожидает во всем удача.

Петька зашептал, поворачиваясь к Ивану:

— Негоже тут сидеть и ждать. Придет барин ссыльный, а мы люди служивые… под присягой у царя. О чем с ним тары-бары растабарывать? Еще атаман узнает… Опосля отдувайся.

— Ну, ты-то отдуешься.

— Опять запоперечил, Ванюшка, — миролюбиво проговорил Жарков. — Я свою докуку высказал. А твое дело… оставайся.

— Погодь. Я хочу узнать… Эй, хозяин! Слышали мы, что бурят по имени Убугун обучался у каторжных баринов всякому рукомеслу: и по железу, и по серебру, и по дереву, и по стеклу, и по коже? Не ты ли этим бурятом будешь?

Хозяин ответил не сразу. Полузакрыв глаза, сосал свою трубку, думал или дремал — не поймешь. Кудеяров хотел было переспросить, по тут хозяин вынул трубку изо рта и произнес коротко и вроде как нехотя:

— Ян есть тот…

Кудеяров покосился на Жаркова: слыхал ли? Тот пожимал плечами, улыбался.

— Вы до меня? У вас какое дело? — спрашивал холодно хозяин. — Сегодня у меня день короток. У меня очень дорогой гость. Для вас это будет так сказано… Это по-русски будет сказано: не поминай лихом.

Кудеяров покраснел от смущения, а Жарков захохотал. Хозяин снова занялся своей трубкой.

Жарков вдруг перестал улыбаться. Зло посветлевшими глазами окинул хозяина.

— А мы что, не гости?

Убугун невозмутимо отвечал:

— Гости. Как же… Но… Хуже татарина! — подхватил Жарков и как-то нехорошо, криво улыбнулся.

— Зачем сердиться? — заговорил хозяин как бы сам с собой. — Вы люди служивые. Я знаю по Петровскому заводу. Там вас много. Ну, да ладно. Мне до вас дела нет. Вы люди служивые… под присягой у царя. О чем со мной тары-бары болтать?

«Услыхал ведь Петькин шепоток», — пронеслось в голове Кудеярова.

Зачем сердиться? Зачем тары-бары болтать? Вы люди служивые. А в гостях у меня барин ссыльный. Куда как плохо.

— Ладно, хозяин, — оборвал его Кудеяров, — Не серчай на него. — Он мотнул головой в сторону Жаркова. — Не от сердца он, так… по привычке. Но вижу… не по сердцу мы тебе.

— Брось, Ванюха, поедем! — крикнул Жарков.

— Погодь. Втолкую ему…

— Да чего там!

— Слышь, хозяин! Мы казаки воинской службы. И он, и я, — горячился Кудеяров. — Мы по тюрьмам да по этапам не околачиваемся.

— Да брось ты! — не отставал Жарков.

— Не-ет, я его уважаю за ученость, пусть он меня уважит. Ежели он и есть тот Убугун. Мне это весьма любознательно. Уважит — заранее благодарствую. Нет — спасибочко и на том.

Хозяин с недоверием уставился на Кудеярова. Глаза его заблестели, он пробормотал что-то по-бурятски и снова умолк.

Кудеяров поднялся.

— Зачем сердиться? — вдруг встрепенулся хозяин. — Коня надо кормить. Себя надо покормить. Сиди. Как гость. Гость будешь. Сиди, сиди! — обернулся к Жаркову. — И ты тоже. Какой сердитый… — Снова заговорил с Кудеяровым. — Чего хочешь? Спрашивай.

Кудеяров снял фуражку, вытер, пригладил ладонью мокрые волосы.

— По доброму-то и ладно, хозяин. — Он вздохнул. — Обскажи мне, хозяин, все как есть. Не доносное это… не для полиции. Обскажи, как каторжные баре довели тебя до всякой премудрости, что и не в сказке сказать… Как все это было?

Убугун отложил трубку, подумал, прищурив глаза.

— Как было? А так и было… Жил я сам в сиротстве, нанимался скот пасти, подумывал уйти в дацан… А тут Бестужевы… Собрался я на Петровский завод. И верно… Как слухи были, так и на деле вышло. Доброе сердце может вместить в себя всего человека и еще коня с седлом. — Хозяин засмеялся, вспоминая что-то. — А только, казаки, не сразу я поверил. Хоть и каторжные, а господа… из самого Петербурга, Думаю про себя: «Как так? С самим царем в одной юрте жили… Зачем я им нужен? Обманут, надсмеются, выгонят». Прислушиваюсь, приглядываюсь. А сам стараюсь перед ними, как могу. Видят они мое прилежание… упросили главного мастера, чтобы меня взяли на завод и пускали в мастерские. Я ничего не умел… Но очень хотел уметь, так хотел… Мне бы лишь выучиться. Никола Александрыч показал мне токарный станок.

Казаки переглянулись. Они никогда не видели токарного станка.

— Первое время точил я железо грубо и подолгу. Мастер сердился: «Едят тебя мухи с комаром! Робишь ты ни шатко, ни валко. Пока тебя ждешь, стриженая девка косы успеет заплести». Вот так он ругал меня и смеялся надо мной. На заводе начальство говорило мастеру: «Девятерых заколоти, десятого выучи». На заводе жизнь не сладкая. Хуже не бывает, но я ничего не замечал вокруг. Только станок…