Ева и головы - Дмитрий Ахметшин

Ворота были распахнуты настежь. Эдгар объяснил, что в неспокойные и голодные годы внутрь можно попасть, переговорив с дежурными монахами на стене. Они дотошно расспросят, кто ты и с какой стороны явился, пригласят лекаря, чтобы оценил на глаз твоё состояние. Если в той стороне, куда ведут твои следы, свирепствует эпидемия, если странноприимный дом полон или запасы еды в монастыре подходят к концу (хотя такое маловероятно — кладовые там всегда забиты, мешки зерна заполняют зернохранилища до самого потолка, мясо вялится и сушится каждый день, а об источнике питьевой воды, который всегда есть за стенами, пекутся как о святыне), тебе откажут.

Сейчас же в воротах никого не было, и Ева с каким-то священным содроганием укутала голову в плат густой тени, что ниспадала с ворот, будто текущая вода. Эдгар сидел на козлах и грыз травинку. Господь остался снаружи. Он заинтересовался крошечными жёлтыми цветами, растущими около плоского валуна лежащего невдалеке, на котором, видимо, присаживались отдохнуть перед дальней дорогой паломники, или — Ева очень живо это себе сейчас представила — ожидали решения относительно своей участи нищие бродяги. Эдгар сказал, что монастыри отчего-то превращали Господа в самого хмурого осла на свете: когда была возможность, он сбегал из-под присмотра монахов и устраивался на ночлег где-нибудь снаружи.

Через двор протекал бурный ручеёк, обдирая загривок о стены храмины. Видно, что дно там каменистое, и находилось оно совсем неглубоко — можно достать рукой.

Молодые послушники приняли у них лошадь, повели на водопой. Повозку разрешили оставить во дворе, между нужником и огородом, на котором наливались соками кочаны капусты. Изнутри обитель оказалась тесной и пахнущей сыростью. Монахи жались к стенам, шли вдоль ручья, едва умудряясь не замочить одеяние. Ева с интересом смотрела, как колышутся вокруг ног их полы. Казалось, это бредут цепочкой, сложив на груди руки, очеловеченные вороны. Очеловеченные вороны! Эдгару бы такое понравилось.

Одна только храмина, величавое четырёхугольное сооружение, не желала тесниться. Видно было, что ей, как королеве, дали волю выбирать свой облик и формы, в то время как прочие постройки, как то: хозяйственные, кельи и предел, умеряли свои потребности сообразно с ней.

Маленькие послушники поднесли чашу с холодной до зубовного скрежета водой, после чего вознамерились отвести их в странноприимный дом, но Эдгар строго сказал:

— Сначала воздадим должную благодарность нашему Господу.

Он приказал вести себя не к ослику, как предположила девочка, а к ступеням храма, где и распластался, дрожащий и стенающий, бьющий себя в грудь.

Ева потешалась про себя, наблюдая, как мальчишки-служки, сильно старше её, косятся на Эдгара чуть ли не с ужасом, а потом подошла и провела пальцем по обрамляющим кратер на макушке краям черепа, там, где, кожа натягивалась и становилась почти белой. Плечи великана дёргались — «уж не всевышний ли до меня снизошёл?» — наверное, вертелось в его голове. У служек упали челюсти. Кажется, они готовы были смотреть на Еву и Эдгара бесконечно, но девочке быстро наскучило это занятие, и она отправилась причесать и почистить животных. Ослик устроился за плоским камнем, подогнув под себя ноги, и был в самом благостном расположении. Кажется, даже паразиты на загривке и животе не причиняли обычных беспокойств. Мгла прогнала девочку прочь, видно, не почитая её даже за человека, не говоря уж о хозяине.

Странноприимный дом оказался длинным помещением с низким потолком, тюфяками, разложенными прямо на полу, и длинными столами, под которые за ненадобностью были задвинуты деревянные лавки. На тюфяках у дальнего конца зала отдыхали двое, а третий, согнувшись в неудобной позе, что-то зарисовывал на дощечке для записей. Ева и Эдгар подобрали себе места по вкусу. Чуть позже дом стал заполняться людьми. Цирюльник обратился к проходящему монаху.

— Послушай-ка, брат. Мне нужно поговорить со знающим человеком. Есть ли здесь библиотека?

Монах замер в дверях. Под мышками у него было по скатанному тюфяку.

— Тебя что-то тяготит? Все вопросы касаемо веры мы постараемся всенепременно разрешить. Библиотека у нас есть, да и настоятель, отец Лоунс, весьма сведущий человек. Перед тем, как получить место в этом монастыре, он двенадцать лет ходил учеником у настоятеля при монастыре в Бёрне. Там, конечно, было несколько суетно, по его же словам, но вкус к делам Господа вбивали накрепко. Когда отец Лоунс прибыл к нам — тому уж больше шести лет — он стал для своих смиренных братьев настоящей светочью, огнём, горящим в темноте.

— Я полон сомнений и помыслы мои греховны, — покаялся Эдгар.

— В твоём сердце пылает жажда к искуплению, — хмыкнул монах. Простирания, которыми Эдгар занимался у лестницы, произвели на него впечатление. Видно, если бы не хорошая повозка, двое животных и девочка, он бы принял Эдгара в его поношенной одежде за паломника.

— Искупление никогда не бывает лишним, — сказал Эдгар, массируя разболевшиеся после земных поклонов колени. — Но, прости меня, брат, я так приземлён — я скитаюсь в поисках знаний. Земных знаний, которые переплетаются с духовными и могут быть даже сочтены опасными и запретными.

— Все земные знания таковы, — был ответ. Матрасы стремились стечь под ноги, и монах всеми силами пытался их удержать. — И везде нужно видеть границы, которые не стоит переступать, дабы не пойти поперёк замысла Божия. О чём конкретно ты говоришь?

— Я костоправ. Лекарь и цирюльник. Езжу по земле и всюду собираю знания о теле человеческом. Я зря, наверное, спросил о библиотеке, ведь сам не умею читать… но может, в этих стенах есть старец, который мог бы меня просветить… и уберечь от тем опасных? Может, сам отец Лоунс?..

Брови монаха поползли вниз, гладко выбритый, даже скользкий на вид подбородок качнулся.

— Человеческое тело не стоит поощрять в его желаниях. Вот и всё, что следует о нём знать. Отдыхай, брат.

— На самом деле ты хотел прочитать про кричащие головы? — тихо спросила Ева.

— Я не умею читать, — прошептал в ответ Эдгар. Если голос Евы не привлёк внимания, то шёпот великана, странный, потусторонний звук, который исходил из его зева, собрал несколько настороженных взглядов и навострённых ушей. — Я знаю одно: кричащих голов не бывает. Я сказал чистую правду этому монаху: много людей пыталось писать о свойствах дарованного Господом тела, но теперь эти записи, наверное, под запретом.

— Почему?

— Потому что они должны находиться под запретом. Большинство таких книг написано язычниками. Если их записи ложь, то мера эта оправдала. Если же несут зёрна истины, то оправданна тем более.