Ева и головы - Дмитрий Ахметшин

Ева рассматривала Эдгара с великим интересом. Одеяло соскользнуло с головы ей на плечи, и локоны, точно струйки дыма, подхватывал и трепал ветер. К вечеру заметно похолодало, и небо заволокла сплошная, будто раскатанное тесто, пелена.

— Ты хочешь узнать побольше, не так ли? — спросила она.

— Я грешен, — с достоинством сказал Эдгар. — Я любопытен и всегда глуп. Когда ты глуп, ты не потеряешь ни одной возможности учиться и как мотылёк летишь туда, где самый яркий огонь.

Так, за разговорами, читая колёсами и конскими копытами свиток дорог, перекрёстков и поворотов, они чуть не проморгали первую в их новом путешествии ночь. Хотя, для такого опытного скитальца, как Эдгар, здесь, должно быть, нет никакого пафоса. Это не новое начало, это часть прежнего, одного-единственного на всю жизнь странствия, которое началось когда он, будучи юнцом, впервые ступил на дорогу.

Сначала Ева подумала так, но потом вспомнила о памяти великана, которая допускает только один вид путешествий — путешествия от раннего утра к вечеру, к дремучим сумеркам разума.

Когда они остановились, потеряв из-под колёс дорогу (было уже так темно, что даже круп лошади превращался на глазах у Евы в чернильную кляксу), Эдгар, бормоча под нос обыденные свои молитвы, потянулся ногами к земле. Кажется, он готов свернуться на ней клубочком, точно кошка.

— Разжечь бы костёр, — сказала Ева, глядя в сторону, где пофыркивала, грызя удила, Мгла.

Бормотание Эдгара на миг прервалось.

— Что ты, — послышалась его вялая речь. — Тогда мы будем на ладони у каждого негодяя на много миль вокруг.

— Валдо сказал, что мы можем ничего не бояться.

— Он такого не говорил.

— Он сказал, что у нас официальная миссия, — упрямо сказала Ева. — Это значит, что мы можем разжечь костёр и приготовить пищу, где хотим.

Эдгар замолк. Он сопел как хорёк, обдумывая эту мысль, и когда Ева совсем уж решила, что не сможет переубедить великана, родина которого на краю света, в вечных сумерках, где туман на горизонте сливается с бескрайним морем и все днём и ночью бормочут молитвы, торжественно сказал:

— Мы воззажжём костёр в ночи, чтобы все вокруг его видели и каждый мог подойти и погреться!

— Я не говорила ничего такого, — Ева вдруг поняла, что глаза у неё слипаются и не хочется уже никакого света, а хочется только забраться поглубже в фургон и попытаться нагнать сон, который прямо сейчас машет перед носом рыбьим хвостом. — Я лишь предлагала запалить костёр и немного погреться. Приготовить горячей еды. Я обещала тебе сварить похлёбку, как это делала мама. Обещала… как-нибудь…

— Мы чисты перед Господом. Пусть на наш костёр соберутся божьи люди, мы будем пировать и восславлять Творца. Свет всегда лучше, чем кошачья ночь.

Эдгар бормотал и бормотал, как умалишённый. Словно камень из далёкого прошлого, которым ему размозжили голову, преодолел через мистические сумерки десятилетия, чтобы уткнуться тупым боком в старые шрамы и внести сумбур в мысли.

— Я буду спать, — сказала Ева.

Она забралась глубже в повозку и свернулась там клубочком, но когда к ней пробрался треск живого огня, почти не удивилась. Сквозь сон девочка видела спину великана, склонившегося над небольшим костерком. Казалось, он пытается сгрести свет в кучу, бдит неусыпно всю ночь, чтобы не дай Бог, ни одна искра не пропала. Каждый раз, просыпаясь, она ожидала увидеть других людей, но каждый раз видела одного Эдгара, и только всмотревшись в ночь, могла различить силуэт ещё одного живого существа — Господь стоял без движения, низко опустив голову.

С раннего утра путники продолжили движение на восток. Так же, как Еве в своё время мерещился на горизонте Рим, сквозил во всяком встречном ветре и слышался в разговоре встречных путников, так же и сейчас девочка вытягивала вверх нос, чтобы уловить горячий аромат пустыни.

На затухающем костре Ева приготовила кашу, высыпав в нагретую в котелке воду немного крупы и добавив кое-каких специй. Эдгар сидел, уставившись в тлеющие угли, так, будто никак не мог насмотреться. Руки его, сложенные на коленях, сотрясала мелкая дрожь. Кажется, эти ладони не смогли бы сейчас даже прихлопнуть комара, не то, что справиться с чем-то посложнее, так что Еве пришлось носить ложку с едой ко рту великана. Было уже светло, хоть солнце и пряталось за облаками, но кажется, — решила Ева, — от костра свет был чуть ярче.

Эдгар пришёл в себя, только когда Ева спросила — не собирается ли он превратиться прямо здесь в камень и порасти мхом?

— Нет, — сказал он и впервые, кажется, за всю ночь моргнул, — Нам же ещё катиться и катиться. А камни не сдвинешь никаким ветром. Только если выдернуть из-под них землю.

Ева опасливо приподняла крышку сундука и спросила, не хочет ли его светлость откушать: Валдо не дал никаких инструкций относительно диеты барона, но Эдгар сказал, что раз желудок остался где-то в сарацинских землях, в материальной пище он не нуждается.

Ответа, конечно, не последовало.

Когда проезжали маленькие селения в три-четыре дома — а таких к югу Священной римской империи было без счёту — Ева вставала в полный рост и, придерживаясь за поперечный брус, горланила:

— Здесь цирюльник! Кому нужно подровнять бороду, укоротить патлы, навести баки — сделаем в момент! У этого гиганта руки как будто подаренные Господом…

Здесь, обыкновенно, Эдгар одёргивал Еву. Ёжась, он говорил:

— Не нужно поминать Всевышнего. Я всего лишь крошечная серая птаха в покинутом им саду.

Ева упрямо продолжала:

— …вправит кости, вставит зубы, залечит травным заваром раны, излечит бельмо наговором, и прочая, и прочая. Подходите, люди добрые, обращайтесь, пока мы не проехали мимо.

Иногда приходилось останавливаться, чтобы исполнить чью-нибудь просьбу. Награду Ева брала съедобной снедью, сушёными грибами или корешками, в которых она ничего не понимала, но в которых понимал великан: он, не говоря ни слова, пальцем показывал то, что представляет для него интерес, и уходил в повозку. Казалось, сам процесс передачи сколь-нибудь ценных предметов для него отвратителен.

Эдгару представлялась возможность поработать руками куда чаще, чем раньше. Когда телега, огромная, похожая на глыбу чёрного льда или на кусок чёрной же скалы, подплывала к очередному посёлку, жители бросали свои дела, чтобы подивиться контрасту её с белесой кожей великана. Тент, слепо таращащийся заштопанными дырами, словно скрывал в себе какую-то загадку. Подсознательно Ева понимала, что таких правильных форм в природе не встречается, но всё равно транспортное их средство казалось ей творением нерукотворным, словно вышедшим из озера с водой, чёрной как древесный уголь.