Ева и головы - Дмитрий Ахметшин

Стояла прекрасная, правда, ветреная погода. В городских стенах ветер распускал многочисленные свои руки, где-то дул сильнее, но в большинстве своём значительно слабее, а где-то и вовсе два его рукава встречались, перетекая друг в друга и сводя обоюдную силу на нет. Здесь же волю его ничего не стесняло, так что Еве в скором времени пришлось укутаться в одеяло и убрать под импровизированный капюшон волосы, оставив торчать наружу только острый нос. Она достаточно быстро приучилась заботиться о себе, как, заодно, и о цирюльнике. Тот утепляться отказался. Его, как огромную обретшую вдруг страсть к передвижению скалу, ветер предпочитал обтекать.

Больше никто не смел покрикивать на них и требовать прижаться к краю, чтобы пропустить едущих сзади. В дорожном потоке они стали равноправной единицей. Какие-то евреи, меняющие колесо на своей похожей на румяную хлебную буханку повозке, прервали разговор, чтобы хором пожелать доброго дня.

— И вам не хворать, — застенчиво ответил Эдгар.

Великан предложил им помощь, но они отказались.

— Язычники, — пробубнил он, правда, без злости, а, скорее, всё ещё смущаясь. — С чего бы они здороваются с честными христианами?

Свернули на первую попавшуюся просёлочную дорогу, предпочитая оставить многолюдный тракт в стороне. Способностей Эдгара ориентироваться по солнцу хватило, чтобы предположить, что двигаются они в более или менее верном направлении.

По краям дороги росли молодые ёлочки. Когда-то здесь был пожар, и сморщенные, похожие на кутьи прокажённых, пеньки всё ещё высовывались из влажных земляных телес. Торчали ножки грибов — здесь был целый их посёлок, но кто-то не далее как сегодня утром срезал все. Ева принюхивалась — не запахнет ли откуда грибной похлёбкой?

Они отыскали маленькую круглую полянку, обрамлённую ёлками, как будто ожерельем, и Эдгар натянул поводья.

— Я должен отпустить тебя на свободу, — сказал он ослику, снимая с шеи аркан и оглаживая жёсткую, похожую на ковры в доме Валдо, шерсть. — Нам предстоит долгий путь в земли, где чтобы что-то объяснить, нужно прибегнуть к помощи жестов, а обители Христа так редки, что легче нарисовать на песке себе часовню, чем искать её по округе.

Господь мотал головой, влажные ноздри раздувались, выказывая недовольство. Эдгар, должно быть, подумал, что ослик злится, потому что таскается за дилижансом. Нюхать поднимающуюся из-под колёс пыль, вместо того, чтобы самому быть путеводной звёздочкой своим хозяевам — кто здесь не разозлится? Но Ева видела глаза животного, когда оборачивалась, и она была уверена — Господу неприятно слышать слова Эдгара.

Ева спрыгнула с повозки, сомкнула объятья на шее ослика и поцеловала его в левое ухо.

— Мы не хотели продавать тебя, чтобы на тебе работали и возили грузы! Мы хотели, чтобы ты был волен идти, куда захочешь. Здесь прекрасная трава, а вон там начинаются горы. Ты сам будешь решать, поддаться ли тем, кто заметит тебя и попытается поймать, или нет.

Мгла впереди, фыркнув, сдвинулась с места, и девочка прикрикнула на лошадь, явно недовольную тем, что новые хозяева оказались такими мягкосердыми.

Господь, почувствовав, что ничего его больше не держит, подошёл к повозке и уткнулся в неё носом.

— Ты не увезёшь такую тяжесть, — с грустным смехом сказала Ева.

Так, простившись с верным спутником, они покатили дальше. Но верный спутник не желал с ними прощаться. Огромные, цельные колёса оставляли на дороге две линии, и ровно между ними почти всегда можно было, выглянув из-за повозки, увидеть вытянутую, серую с белыми ноздрями и ртом, морду. Иногда Господь отбегал в сторону, увидев завязывающиеся на кусте лещины орехи, но всегда возвращался. Мгла недовольно прядала ушами, мышцы под чёрной шкурой раздувались, наливались кровью, пытаясь тянуть повозку ещё и ещё быстрее, так, что Эдгару или Еве приходилось натягивать поводья.

Прошли сутки, пока Ева и Эдгар поняли, что Господь их не покинет и перестали, перегибаясь через борта, оглядываться назад, чтобы увидеть взмахи куцего, с маленькой кисточкой, хвоста.

— Чей это осёл? — кричали им едущие навстречу люди. — Неужели потерялся?

— Наш осёл, — кричала им Ева. — Слышите? Наш! Он учёный, и поэтому без аркана.

— Продайте нам учёного осла, — обязательно предлагал какой-нибудь бородач с хитрым взглядом, в котором угадывалась закалка бывалого скотовода и фермера. — Такая живность полезна в хозяйстве. Сможет сама таскать воду, топить печь и, может, даже ублажать кое-кого в постели.

Он сам, и едущие с ним вместе сыновья или братья, если такие были, разражались хохотом.

Но у Эдгара и Евы не было намерения менять Господа на деньги, как и на что-либо другое — это то немногое, в чём они не расходились во мнениях.

Повозка с упорством маленького насекомого взбиралась по травинке дороги. Ветер всё так же трепал волосы, пытался вывернуть мягкие, как речной ил, эдгаровские ноздри.

— Сколько ехать до песчаных дюн? — спрашивала, сложив на колени подбородок, Ева.

— До славного Константинополя придётся проехать через многие земли. Там будут разные лица, лица не похожие на человеческие. И, тем не менее, принадлежащие человекам. — Эдгар завёл глаза к небу, будто захотел посчитать проносящиеся над ними облака. — Мадьяры. Цветастые, как райские птицы, румынцы. Есть ещё словаки.

— А они какие?

— Ноздри у них на затылке и скрыты волосами. Глаза цвета туч, клыки среди нижних зубов, а не среди верхних. Я ни разу не видел словаков, как и всех прочих перечисленных. Они не больно-то путешествуют там, где путешествую я. Так вот — всё это будет до тех пор, пока мы не выйдем к средиземноморскому побережью. Или к черноморскому, если отклонимся к славянским землям. Дорога туда займёт всё лето и осень. Может, к зиме мы вдохнём запах моря.

— А там что за люди обитают?

— И снова, я ни разу их не видел, — костоправ облизал нижнюю губу. — Только слышал о них. Знамо, что главное различие тамошних людей между собой и нами пошло со времён вавилонской башни. Говорят, их языки похожи на языки птиц и зверей, но этого мы не узнаем, пока не услышим своими ушами. За Константинополем будут языческие земли. Не знаю, меряют ли они дни в дороге так же, как мы, сменяется ли там день ночью или же ночь днём, а после зимы сразу наступает лето. Те земли плавают в океане невежества… нет, мы плаваем в океане невежества относительно них. Всё, что мы знаем — отголоски страшных, странных учений, от которых Господь на небесах забывает, что он Господь, и разражается молниями, точно дряхлый бородатый Зевс. Ну, и то, что кровь у них тоже красная.