ГИТЛЕР, Inc. - Гвидо Препарата

Правда заключалась в том, что после 1920 года Стронг, управляющий американским банком, сознательно ограничил кредит у себя дома только для того, чтобы значительно сократить объ­ем дешевого кредита в Европе. Действительно, руководители Федерального банка в координации с Лондоном совместно повысили процентную ставку до 7 процентов, что позволило обеим странам накапливать золото: действительно, за период с 1921 по 1924 год Америка пережила пик накопления золота; а из всех европейских стран Британия была единственной дер­жавой, накапливавшей золото после 1920 года (41). Но почему же резервный банк решил накапливать золото именно в это время? Что ожидалось и что планировалось?

В течение многих лет общим местом всех монетаристских дискуссий в Соединенных Штатах было утверждение о том, что золото, которое пришло в страну после войны, вернется в Европу, когда снова возникнет надобность в поддержании золотого стандарта европейских валют... (42)

Повышение банковской процентной ставки в США ясно указы­вало на то, что время для инвестиций в Германию и соседние с ней страны еще не пришло — инвестиции было решено, таким образом, отложить. Норман и Стронг готовили почву для вели­кого плана помощи Германии и одновременного возвращения Британии к золотому стандарту, на осуществление этого плана было отведено несколько лет. Рисунок 4.1 иллюстрирует бута­форскую скачку процентных ставок, в ходе которой каждый из управляющих морочил публике голову, возлагая на партнера ответственность за ухудшение ситуации. Публика вообще не понимала ничего из того, что делали банкиры, а они скрупулез­но оправдывали свои действия, обвиняя во всем «страх перед инфляцией»: загадочный оракульский вздор, который практи­чески никогда и никем не оспаривался. Так оно и шло: Норман поднял ставку в апреле 1920 года, Стронг последовал его приме­ру в мае, а спустя год «поразительных успехов», с которыми в те­чение этого времени оба управляющих привлекали золото в свои подвалы, Норман снова взял в свои руки инициативу в «разгрузке рынков», снизив цену денег. Его примеру тотчас последовал Нью-Йорк.

До сих пор опыт Нормана являл собой живое воплощение старого учения о золотом стандарте, а именно, что Британии, для того чтобы усилиться, приходилось лавировать между Ин­дией и Соединенными Штатами (43), двумя своими жадными до золота «колониями»; кроме того, было ясно продемонстрирова­но, что, когда речь идет о сохранении и приумножении золото­го запаса Банка Англии, наиболее решительного успеха молено добиться, устроив «денежный голод» (дефляцию) в Индии и де­нежное изобилие (инфляцию) в Соединенных Штатах (44): то есть принуждая земледельцев отдавать накопленное в чулках зо­лото и поощряя бум в Америке, удерживая процентную ставку в Лондоне выше нью-йоркской.

После того как Германия была очищена от военного долга, такая политика проводилась в полном объеме, и Лондону удава­лось удерживать процентную ставку выше американской в тече­ние длительного периода времени (то есть на протяжении пя­тилетнего периода оказания помощи Германии, см. рис. 4.1).

Так, за период с 1919 по 1920 год Банк Англии сумел защи­тить обменный курс фунта стерлингов и увеличить свой золо­той запас на 50 миллионов фунтов, достигнув общей суммы 128 миллионов фунтов (около 865 метрических тонн) (45). Это количество ненамного меньше того, какое впоследствии, после возвращения к золотому стандарту в апреле 1925 года, стало установленным покрытием денежной массы: 150 милли­онов фунтов (8 процентов мирового резерва золота) (46). Ко­роче говоря, британский золотой запас был восстановлен к концу 1920 года. Откуда эти слитки поступили в подвалы, которыми теперь распоряжался Норман? Стенографические отчеты упоминают такие источники, как Южная Африка и Россия (47). Не была ли это часть царского золота, находив­шегося у Колчака?

Начиная с этого времени рынки ожидали, что фунт стерлин­гов станет конвертируемым в золото. Это ожидание заметно в повышении обменного курса фунта по отношению к доллару, начальная точка какового повышения (первый квартал 1920 го­да) совпадает с моментом назначения Нормана на пост управля­ющего Банком Англии (см. рис. 4.2). Повышение курса фунта прерывалось трижды: во второй половине 1920 года, в середи­не 1921 и во время споров по поводу репараций и рурского кри­зиса, то есть с лета 1922 по конец 1923 года. Война между Росси­ей и Польшей и значительные репарационные платежи, поступавшие в долларах через Лондон, соответствуют двум пер­вым снижениям кривой (48), после чего судьба фунта, кажется, зависит от судьбы Германии; до тех пор пока последняя не очи­стилась от военного долга, Британия не могла привести в дейст­вие свой план.

Именно по этой причине в период с 1922 по 1924 год Банк Англии занял «выжидательную позицию» (49): в торговле во­царился застой, спрятавшись за ставкой 3 процента — почти на 1,5 процента ниже, чем в Нью-Йорке (см. рис. 4.1) — что не раскачивало британскую экономику, Норман продолжал вни­мательно следить за рейхом. Он позволял Америке поглощать золото, уверенный, что со временем сумеет соблазнить амери­канцев на раздачу кредитов, снижение ставок, и, таким обра­зом, заставит их расстаться с частью их золотого избытка. Дело было в том, что, хотя Норман крепко держал Стронга в руках, последний, действуя как англофильский посредник между британскими распоряжениями и интересами банкиров Уолл-стрит, был неспособен подтолкнуть американских банки­ров к следующему инфляционному буму во имя «международ­ного сотрудничества» (50): в то время американские финанси­сты не сумели увидеть, что они получат от закачивания инвестиционных денег в шаткую европейскую неопределен­ность.

Норман хорошо понимал, что ключом, которым он сможет разрешить патовую ситуацию, была Германия.

Однако в это время, в 1922 году, то есть когда американская банкирская решетка временно отступила в тень, Норман, этот «человек-паук», решил провести побочный эксперимент с герман­ской неизвестной: используя все свое влияние на голландские, швейцарские и американские банки, он организовал беспреце­дентный заем для Австрии. Благодаря этому займу инфляция была остановлена, валюта стабилизировалась, а экономика быв­шей вражеской страны была восстановлена с образцовой быст­ротой.

Австрийский канцлер обронил слова, немедленно дошед­шие до управляющего Банком Англии: «Я бы с радостью воздвигнул золотой памятник этому замечательному мистеру Норману» (51).

Так Норман создал прецедент, опыт которого применит позже для приготовления основного piece de resistance: Германии.

К концу 1923 года под руководством Нормана были с успе­хом опробованы три основные стратегические финансовые игры: (1) согласованное (с Федеральным резервным банком Нью-Йорка) закручивание процентной ставки, сдувание спе­кулятивного пузыря и приобретение золота с последующей обвальной депрессией, (2) завышение стоимости рупии в со­четании с массовой продажей серебра, с помощью каковых мер заставили индийских крестьян расстаться с накопления­ми в золоте, которое затем было переведено в Лондон, (3) мел­комасштабная финансовая помощь, в ходе оказания которой иностранными кредитами поддержали экономику бывшей враждебной страны Австрии, которую ожидал теперь немину­емый коллапс в случае прекращения помощи со стороны союз­ников.

В ноябре 1923 года произошло окончательное очищение рей­ха от военного долга: Веймарская республика — дипломатиче­ский пленник, космополитический бордель, финансовый залож­ник, оранжерея нацизма — была целенаправленно подготовлена к великому празднеству пятилетнего процветания у американ­ской кормушки, пополняемой управляющим Английского банка. Это будет самая живописная экономическая помощь за всю исто­рию двадцатого века, за которой последует самая горькая жатва в мировой истории: план Дауэса 1924 года — общепризнанный «шедевр» Монтегю Нормана (52).

Кредитные линии протянутся от банковской решетки союз­ников и, словно железными клещами, захватят заново создан­ную денежную систему Германии. Но прежде чем начать это прямое переливание, надо было найти местного, германского адъютанта, принадлежавшего к великому банкирскому братству и должным образом воспитанного, чтобы наблюдать за испол­нением плана.

План Дауэса и гиеродул Шахт

Ялмар Горас Грили Шахт родился в 1877 году в Шлезвиг-Гольш­тейне. Его отец Вильям питал настоящую страсть к Америке. За один год до рождения Ялмара Вильям Шахт вернулся с Манхэттена в Шлезвиг-Гольштейн, имея за плечами массу неудач, членство в масонской ложе и знакомство с влиятельным издателем «Нью-Йорк трибюн» Горасом Грили, перед которым Виль­ям просто благоговел. Грили в эру Линкольна слыл ярым обли­чителем рабства. Из этих трех весьма скромных приобретений Ялмар нес отметину третьего (в имени), унаследованные семе­на второго (франкмасонство) и не желал иметь ничего общего с первым (неудачи).