Книга Сивилл - Нелли Воскобойник

Эльзаса и согласились при условии, что я выражу твердое намерение учиться быть еврейкой и готовиться к гиюру. Я так любила Давида, что готова была сделать что угодно, чтобы он был счастлив. Да его и нельзя не любить. Я бы и сейчас.

Бася поймала Курта, посадила его к себе на колени и клала в открывающийся ротик то орешек, то изюминку, то кусочек булочки с вишенкой, подцепленной ею из вазочки с вареньем. Ей ужасно хотелось расспросить Мадлен, но она предпочла обратиться к вопросам хозяйства.

Они стали говорить о необходимых покупках и тех вещах, которые можно взять у Берманов до тех пор, пока не придет багаж. Рейзл отправила горничную за теплыми одеялами и подушками, а сама собрала несколько кастрюль, сковородок и мисочек, прикрепив к каждой ручке картонный ярлычок на веревочке. На ярлычке она написала: «молочное», «мясное» или «парве»[66]. Через полчаса в углу были собраны два вместительных баула, четыре легких венских стула, узел с подушками и раскладной столик.

К возвращению мужчин стол был полностью накрыт к обеду, горели все лампы, переливались разноцветные лампочки украшений, и Курт смеялся, бегая между Хаей и Рохл, которые говорили с ним на идише и хохотали, услышав его непонятные ответы. После омовения рук все уселись за стол. Девочкам повязали передники, Курта посадила на колени Лиспет, и он ел все, что она ему давала. Девочки по очереди спрашивали:

– Гешмак?[67]

И он серьезно кивал, отчего они заливались хохотом.

Через полчаса Бася позвонила горничной и попросила увести всех троих в дом и поиграть с ними, пока взрослые пообедают.

Янкль остался за столом. Он был уже выше отца, говорил на правильном и красивом английском, не знал подростковой робости и очень понравился гостям. Давид серьезно сказал, что впервые за много лет наслаждается домашним уютом, не беспокоясь о безопасности жены и детей:

– Предыдущая такая трапеза – вкусная, торжественная и веселая – была у меня на Песах 1915 года во французском лагере военнопленных. – Он ел и неторопливо рассказывал: – Мы жили в Страсбурге – не бывали там? О, это прекрасный город. На мой вкус, лучше, чем Париж, Лондон и Мюнхен. Теплый, добродушный и необыкновенно красивый. Отец позволил мне окончить медицинский факультет в Лондоне. Там мы поженились с Мадлен, – он на секунду выпустил нож и коснулся пальцев жены, – и вернулись домой. Когда началась война, я был специалистом по глазным болезням, и меня тут же призвали в армию. Militararzt[68]. В Третью армию, в полевой госпиталь, где к моему прибытию погиб начальник, и я остался единственным хирургом. Заметьте, я только два раза видел в студенческие годы удаление аппендикса, а сам мог сделать довольно сложную операцию на глазу – и это всё! Я, конечно, твердо знал все, что нужно, чтобы не занести инфекцию, и мог с важным видом отдавать распоряжения хирургическим сестрам. Все остальное – сверяясь с учебником хирургии, который нашел на складе, и по наитию. О, какая удивительно вкусная форель!

Бася расцвела улыбкой:

– Рыбу я готовила сама, это по рецепту моей бабушки.

– Очень вкусная рыба, – сказал Янкль, – мама – замечательная хозяйка, но продолжайте, профессор! Вы так интересно рассказываете!

– Наше чудесное застолье не располагает к рассказам, как я учился на раненых, – сказал Давид, – это я расскажу потом Янклю, вижу, ему интересно.

Служанка собрала тарелки из-под рыбы, расставила большие, предназначенные для жаркого, и внесла блюдо с жареной уткой.

– Неужели фарширована лапшой? – изумился гость.

Рейзл покивала, очень довольная. Это было ее коронное блюдо – утка, фаршированная лапшой.

– У мамы с папой это подавали по праздникам, – сияя, сказал Айнгорн. – Сегодня вечер чудес! Ах, как мне не терпится попробовать…

– Рассказывайте дальше! – волнуясь, просил Янкль. – Это так интересно! Вы обещали про лагерь военнопленных.

– Папа полон интересными рассказами, как гранат зернышками, – улыбнулся Ариэль. – Позвольте мне, пока он не начал, предложить тост за вашу семью. За прекрасных хозяев, за тепло и участие, которое вы проявили к незнакомым людям – мы еще должны будем доказать, что заслуживаем его, – за ваших детей и за те истории из вашей жизни, которые нам расскажет реб Берл за нашим субботним столом.

Хозяева и гости чокнулись бокалами с красным вином, и звон хрусталя добавил очарования и уюта.

– Да, про лагерь… – начал Давид, пока Берл точными движениями разрезал утку и накладывал жаркое на передаваемые ему по одной тарелки. – Я оперировал около трех месяцев, и некоторые мои пациенты даже поправились. Работы было очень много, шрапнель – ужасное оружие. Я уже почти не боялся подходить к операционному столу, но наши рвались к Парижу, госпиталь передислоцировали в Шампань, и у самого Реймса шестого февраля пятнадцатого года, во время контратаки французов, я попал в плен. Не помню, как это произошло, на всех палатках были огромные красные кресты, но, видно, какая-то ошибка. Я не верю, что французы сознательно обстреляли госпиталь. Я потерял сознание и пришел в себя уже в лагере. И не в качестве врача, а пациентом. Хирург-француз был более опытен, чем я, так что осколок в легком меня не убил, а осколок в ноге напоминает о себе только легкой хромотой. Через три недели меня выписали, и я вышел из райских условий лазарета, где у каждого были кровать, одеяло и ежедневная миска горячего супа, в бараки лагеря Форт де ля Мотт-Жирон в департаменте Кот д’Ор. Это в Бургундии, совсем рядом с моим домом. Там было, – профессор подыскивал подходящее слово, – нехорошо. Кто-то устроился в жуткой тесноте в бараках, а я и еще человек сорок остались снаружи. Французы охранники помогли соорудить навес от дождя и выдали по соломенному матрасу, но ветер, от него защищала только шинель. И еды было совсем мало. Я с моим послеоперационным хроническим воспалением легких не имел особых шансов выжить в таких условиях. Но однажды, четвертого марта, во время утреннего построения начальник лагеря самолично приказал всем евреям выйти из строя. Нас оказалось сорок шесть человек. И нам сообщили, что еврейская организация «Бней-Цион» оплачивает для нас строительство синагоги и кошерной столовой. Вероятно, помимо официальных пожертвований, кое-что перепало и самому коменданту. Потому что в тот же день нашелся каменный закуток форта, который признали совершенно лишним и снесли. А потом мы стали строить деревянную синагогу и столовую. Столовую с кухней – в первую очередь. Я плохой строитель, но такого энтузиазма не испытывал со студенческих лет. Среди нас были один инженер и один кровельщик. Остальные очень далеки от