Гретель и тьма - Элайза Грэнвилл

— Тебе повезло, что хоть выжил. Если б не я — ну и не доктор, конечно…

— Спасибо, — повторил он. — А где Лили?

— Ох, несдобровать тебе, если бы тебя на нее оставили, — отрезала Гудрун. Губы у нее шевелились и дальше, но Беньямин уже вновь соскользнул в теплую черную тишину.

Когда он вновь проснулся, рядом сидела Лили. Она подтащила кресло к кровати.

— Ну, теперь у нас обоих волос немного. А что у тебя с бедненьким глазом, Беньямин? Я тебе говорила держаться от того человека подальше. Почему ты меня не послушал?

— Доктор сказал, я должен. Мы пытались выяснить, кто ты, откуда.

— Но теперь ты все обо мне знаешь.

Он промолчал.

— И всегда знал. Просто теперь пора бы уже вспомнить.

— Я не понимаю. — О чем это она? Хоть и пытался, Беньямин не помнил, чтобы они когда-либо прежде бывали вместе.

В одной их ночной беседе, оживленный обильными возлияниями, доктор заявил, что греческий бог Зевс рассек души человеческие надвое и сделал так, чтобы половинки тосковали друг по другу.

— Любовь, — говорил он, потягивая себя за бороду и слегка ухмыляясь, — есть попросту низменное именование поиска цельности.

Беньямин тогда рассмеялся, а доктор процитировал философа Платона. Изначально человек выглядел не так, как ныне, а в человечестве было три разновидности: мужчина, женщина и третья форма — идеальное соединение первых двух. От внезапного видения громадного повара — ни мужчина, ни женщина, а до невероятия и то и другое — Беньямин теперь содрогнулся. Для него в этом уродстве не было ничего идеального. Но кто же станет спорить со знаменитым Платоном?

— У нас в народе это зовется башерт, — пробормотал он, осознав, что вновь его уносит.

— Что это? — Лили склонилась поближе.

— Разделенная душа Платона. Башерт — слияние с утерянной половинкой. — Он попытался дотянуться до нее, но усилие оказалось непомерным. — Так говорят, если пара растворяется в изумлении любви, дружбы и близости. И после этого они уже никуда друг от друга не денутся, ни на миг.

После бессонной ночи Йозеф был благодарен, что Гудрун его не стала будить. Явила неожиданную доброту. Дорога ей была эта семья, хоть и вела себя экономка резко. А потом врач подумал, что не звать его могут по другой, более зловещей причине. Набросив что-то из одежды, он поспешил по коридору в старую комнату Роберта, и только там неровное дыхание с кровати успокоило его: Беньямин еще цеплялся за жизнь. В комнате словно заблудилось эхо — как в пустом театре или концертном зале между представлениями. «Весь мир — театр»[192], — уверял нас английский Бард… Врачу доставались роли в стольких драмах, что куда там многим другим, хотя его переговоры с Норнами обычно происходили в молчании. Сейчас казалось, будто в воздухе повисла великая сага, рассказанная не целиком. Отбросив эту мысль, Йозеф подступил к неподвижному телу.

— Есть изменения? — спросил он, взяв юношу за запястье. Пульс рваный, но не такой слабый, как вчера. Еще оставалась надежда. — Он заговаривал?

Из теней донесся едва слышный шепот:

— Немного.

Комната смотрела окнами на улицу. Шторы здесь были толстые — защищали и от уличных звуков, и от света газового фонаря снаружи; тут было все еще темно, если не считать хилого ночника, озарявшего изголовье, но и только. Когда глаза привыкли к сумраку, он увидел, что в кресле, придвинутом к изголовью кровати, — не Гудрун: в нем калачиком свернулась Лили. Она была укутана в халат на несколько размеров больше: девушка встала, и полы повлеклись за ней, образуя омут бледного шелка у ее босых ног. Рождение Афродиты, подумал зачарованный Йозеф. Не впервые он подмечал в ней черты богини. О, каково же оно — просыпаться каждое утро и видеть такое! Вероятно, ему стоит предпринять более решительные шаги. С Бертой он даже подумывал бежать в Америку. Еще не поздно. А затем он увидел темные круги у нее вокруг глаз.

— Почему вы сидите с пациентом? Я велел Гудрун вас не беспокоить.

— Она старенькая, ей нужно поспать. — Лили пожала плечами. Халат соскользнул с одного плеча и явил ночную сорочку тончайшего батиста. — Ну и я сама хотела. — Йозеф оторвал взгляд от мягкой припухлости ее грудей. Она держала Беньямина за руку, и врач вынул его ладонь из ее.

— Вы сказали, что пациент заговорил. Он ясно мыслил?

— Вполне.

Йозеф помедлил, опасаясь того, что Лили скажет дальше. Он чувствовал в ней перемену. Что-то неопознанное. Быть может — подавляемое волнение. Она выглядела уставшей, но глаза ее сияли.

— Он рассказал вам, что с ним случилось?

— Нет, мы говорили о Платоне.

Йозеф вытаращил глаза.

— О Платоне?

— Да. Он сказал, что мужчины и женщины когда-то были одним существом. Что мы всю жизнь ищем другую половину себя.

Йозеф скрипнул зубами.

— Нет-нет, Лили. Когда мы с ним обсуждали эту самую мысль, я втолковывал Беньямину, что это всего лишь аллегория, чтобы объяснить биологическую нужду мужчины в женщине. Будьте так любезны, раздвиньте шторы, моя дорогая.

Комнату залил бледный солнечный свет. Йозеф услышал, как у Лили перехватило дыханье. Он глянул через плечо: вся оконная рама покрыта множеством белых бабочек, и все они колышут мягко крылышками. Их черные крапины теперь смотрелись пустыми глазницами черепов. Йозеф больше не в силах был выносить их отсутствующего, злобного взгляда. Раз мальчишка не смог избавить дом от этой напасти, придется нанять кого-нибудь с улицы. Какого-нибудь современного Хамельнского Дудочника, соответственно оснащенного, вооруженного скорее фиалом, нежели флейтой. Он пощупал Беньямину лоб и осмотрел зримые раны. Юноша вздрогнул и что-то пробормотал, когда Йозеф приподнимал края повязок и проверял, не началось ли заражение. В последние годы даже недолгое воздействие Wienfluss[193] могло оказаться смертельным: в набухшее русло однажды принесло холеру.

— Дадим ему поспать. — Йозеф приобнял Лили за плечи и повел ее к двери. — Предлагаю и вам вернуться в постель хоть на несколько часов, моя дорогая.

Она отстранилась от него.

— Нет, я хочу остаться с Беньямином.

— Вы помешаете ему отдыхать. Позже придете, когда Гудрун будет мне помогать.

— Вы не понимаете, — сказала Лили. — Беньямин умрет, если я не останусь поддержать его. Он должен слышать мой голос…

— Незачем, — прервал ее Йозеф, жадно вдохнув всей грудью ее аромат. Цветочный, хотя он не смог вспомнить, что это за цветок. — Беньямин совершенно точно вне опасности.

— Страшней опасности не бывало, — прошептала Лили, поглядывая по сторонам. Она сделала несколько шагов назад.

И Йозеф вдруг испугался. Образ его милой девочки уже вторично, казалось, стал не таким четким. Ему почудилось, что если он немедленно не примет меры, Лили ускользнет и окажется навечно для него утеряна. Он потянулся обнять ее, но там, где ожидал ее ощутить, ее не было. Он лишь поймал ее запястье. Прижал его к губам, осыпал поцелуями.

— Дорогая моя, вы подумали о том, что мы с вами обсуждали вчера?

Она глянула на него столь изумленно, что Йозеф осознал: он недостаточно отчетливо выразился.

— Мы говорили с вами о том, чтобы стать не просто друзьями. Понимаете? — Ее легкий кивок взбодрил его. — Сможете вы научиться любить меня? Сможете ли жить со мной как дорогая мне спутница жизни?

Лили покачала головой и высвободила руку.

— Этому никогда не бывать.

От такого прямого отказа сердце у него рухнуло. Солнце исчезло, и комната стала серой и безвидной, как жизнь без Лили.

— Молю вас, подумайте. — Йозеф бросился на колени. — Смотрите, какого раба делает из меня ваша красота, моя дорогая. Я лишь прошу позволить мне заботиться о вас. Мой брак — притворство. Моя жизнь до вас была пуста. Я человек небедный. Я смогу вас щедро обеспечивать. — Он вцепился в подол ее халата. — Я дам вам — если вы однажды ответите мне на чувства…

— Но мне ничего не нужно.

— Не говорите так. — Йозеф вскинул руки к ней на бедра и заплакал. — Я сниму изящную квартиру в лучшей части города. Мы наполним ее модной мебелью, изящными одеждами, украшениями, мехами… всем, чего желают молодые женщины. Я лишь прошу вас подумать. Я буду ждать ответа.

— Мой ответ не переменится. Пожалуйста, встаньте.

Он поглядел на нее.

— Не подумал бы, что вы так жестоки. — Йозеф неловко поднялся, держась за кровать. — Беньямин? Вы с ним… — Он подавился вопросом. Отвернулся, промокая глаза, а затем вскинулся и резко спросил: — Беньямин говорит вам, какая вы красивая?

— Беньямин никогда не видел меня красивой.

— Тогда другие мужчины…

— А им-то что? Вы видели полицейских. — Она помахала рукой у себя перед лицом. — Они видят одно лишь безумие. То же и с другими мужчинами. Они замечают мое состояние, а не меня.