Тень Бога. Султан Селим. Владыка османов и творец современности - Алан Михаил

Осмелев, Шахкулу усилил свои претензии вплоть до утверждения своей сакральности как шиитского пророка. Некоторые из его сторонников утверждали, что он Мессия. Его оппозиционные по духу, вдохновляющее послания нашли отклик среди широкого круга тех, кто был недоволен османским правлением. Подтверждением этому служат слова Селима из его речи в Грузии: многие сунниты империи обращаются в шиизм. В отчетах о влиянии Шахкулу его последователи описываются как «народ Анатолии», что предполагает наличие большой и разношерстной базы поддержки не только в Теке, но и за ее пределами. Действительно, Шахкулу отправил письма в Грецию и Болгарию, чтобы обеспечить поддержкой свое предполагаемое восстание[290]. В 1510 году только что прибывшие в Салоники евреи получили письма с приглашением присоединиться к борьбе Шахкулу против империи (присоединились в конечном итоге немногие). Попытки Шахкулу разжечь восстание неизбежно получали жесткий отпор.

Сразу после того как Баязид переселил восточных шиитов в Теке, он назначил Коркута бейлербеем провинции, поручив ему стать «величественным и сильным полководцем»[291], готовым ответить на любой шиитский вызов в регионе. К тому времени, когда Шахкулу начал свое восстание, 9 апреля 1511 года[292] (шиитский священный день 10 мухаррама, посвященный мученической кончине имама Хусейна, сына Али), стало совершенно ясно, что Коркут потерпит неудачу. Поглощенный надвигающейся битвой за престол и надеясь сам взойти на него, Коркут покинул Теке и отправился в другие места, чтобы заручиться поддержкой всей империи. Весной 1511 года он находился в Манисе, важном экономическом центре и одном из крупнейших городов Западной Анатолии, удачно расположенном недалеко от побережья Эгейского моря: при необходимости отсюда можно было быстро добраться до столицы.

Отсутствие Коркута в Теке усилило Шахкулу не только тактически, но и нарративно, придало вес его словам о полной неэффективности османской администрации – о том, что она не служит интересам народа и что ее дни сочтены. Шахкулу утверждал, что Коркут покинул Теке, потому что 63-летний Баязид при смерти (а смерть султана всегда несла с собой хаос), и выставил напоказ османскую несостоятельность, некомпетентность, трусость, эгоизм, смятение и упадок.

В 1511 году Шахкулу и его люди двинулись в поход, одержав важные победы над османскими войсками в Теке и вокруг живописного портового города Анталья[293]. Подобно современной им тактике таино и волофов на Эспаньоле, находящихся на другом конце земного шара, Шахкулу и его повстанцы нашли идеальные укрытия в лесистых горах Юго-Западной Анатолии. Со своих горных позиций их силы атаковали опорные пункты Османской империи, сжигали военные казармы, крали провизию и уничтожали домашний скот. Когда до Баязида дошли сообщения о том, что повстанцы бунтуют на границах империи и даже убедили некоторых солдат перейти на свою сторону, султан понял, что необходима немедленная ответная реакция. Он направил одного из своих сильнейших военачальников, Карагёза-пашу, бейлербея Антальи на разгром шиитских мародеров.

Карагёз-паша шел за Шахкулу из Теке через Западную Анатолию. В каждом городе он был свидетелем резни, которую осуществляли повстанцы. Около 20 000 мародерствующих шиитских воинов Шахкулу дотла сжигали суннитские мечети и Коран[294]. Горожане рассказывали об убийствах и изнасилованиях, грабежах и разрушениях. Например, в холмистом, не имеющем выхода к морю городе Кютахья, более чем в 360 километрах к северу от Антальи, повстанцы «изничтожали все – мужчин, женщин и детей – и даже овец и крупный рогатый скот, если его было слишком много для их нужд; они уничтожали кошек и кур[295]. Они разграбили все ценное имущество [жителей деревни] провинции Кютахья – их ковры и все, что только могли найти, – собрали в кучу и сожгли». В конце апреля судья в Бурсе, в 160 километрах к северу от Кютахьи, умолял главу янычар немедленно послать солдат для защиты города, написав, что, если подкрепление не прибудет «в течение двух дней, страна будет потеряна»[296]. К счастью для жителей Бурсы, Карагёз-паша догнал Шахкулу в Кютахье. Однако, к несчастью для империи, повстанцы Шахкулу намного превосходили по численности османские войска. Страдавшая от недостаточной численности и нехватки духа императорская армия была легко изгнана из Кютахьи, а сам Карагёз-паша попал в руки повстанцев. 22 апреля 1511 года перед цитаделью Кютахьи его посадили на кол на всеобщее обозрение, затем тело обезглавили и сожгли[297].

Для Баязида ситуация была поистине ужасающей. Отсутствие сильного руководства в Анатолии позволило мятежному головорезу бесчинствовать в сердце его империи. Шиитский отступник уничтожал имущество, убивал имперских подданных, в том числе лишил жизни видного бейлербея, и теперь распространял свои язвительные речи по всему государству. Пытаясь остановить его, Баязид обратился к своему великому визирю – Хадыму Али-паше[298], выходцу из Боснии, второму по влиятельности человеку в империи – и приказал ему уничтожить Шахкулу и его повстанцев. Хотя Баязид, конечно, хотел положить конец восстанию и показательно наказать Шахкулу в качестве предупреждения всем потенциальным врагам своего государства, он понимал, что его ответ Шахкулу открывает возможности для продвижения и других интересов.

Из трех возможных преемников Баязида – Селима, Ахмеда и Коркута – военные империи теперь справедливо считали Селима самым воинственным: он преследовал налетчиков Сефевидов и анатолийских шиитов, вторгался в Грузию, предлагая солдатам долю военных трофеев. Таким образом, Баязид и сторонники Ахмеда чувствовали себя обязанными доказать, что любимый сын султана был таким же заинтересованным и активным военачальником, как и Селим, – демонстрируя, насколько успешно Селим манипулировал дискуссией по поводу применения силы в империи. Великий визирь Хадым Али-паша возглавлял во дворце группу, поддерживающую Ахмеда, и его назначение для устранения угрозы в лице Шахкулу должно было укрепить военную репутацию Ахмеда. В ходе ловкого обманного маневра Ахмед остался в Амасье, вдали от боевых действий, однако сообщалось, что он находился в постоянном контакте с Али-пашой, и таким образом создавалось впечатление, что он был тактическим вдохновителем борьбы империи с повстанцами даже несмотря на то, что не подвергал себя ни малейшей опасности. Эта часть политического театра стала прямым ответом на угрозы, которые Селим высказал Ахмеду и их отцу во время грузинской кампании. Баязид прекрасно понимал, что многие в янычарском корпусе, как командиры, так и простые солдаты, по-прежнему скептически относились к военным действиям Ахмеда. Не имеющий боевой закалки, он считался слабым, неопытным и даже не заинтересованным в защите империи. В этом отношении он был во многом сыном своего отца, предпочитая путь дипломатического взаимодействия с врагами империи.

К несчастью для Ахмеда и Баязида, а еще больше для великого визиря, все пошло не так, как планировалось. Когда имперские силы столкнулись с повстанцами