Божественная комедия - Данте Алигьери

       Весь воздух, если воздуху вразрез

       Какой-либо заслон не возникает,

106 То здесь, в чистейшей высоте небес,

       Его круговорот деревья клонит

       И наполняет шумом частый лес.[963]

109 Растение, которое он тронет,

       Ему вверяет долю сил своих,

       И он, кружа, её вдали уронит;

112 Так в дальних землях, если свойства их

       Иль их небес пригодны, возникая,

       Восходит много отпрысков живых.

115 И там бы не дивились, это зная,

       Тому, что иногда ростки растут,

       Без видимого семени вставая.

118 И знай про этот дивный лес, что тут

       Земля богата всяческою силой

       И есть плоды, которых там не рвут.

121 И этот вот поток рождён не жилой,

       В которой охладелый пар скоплён

       И вдаль течёт, то буйный, то унылый;

124 Его источник прочен и силён

       И черплет от господних изволений

       Всё, что он льёт, открытый с двух сторон.

127 Струясь сюда — он память согрешений

       Снимает у людей; струясь туда —

       Дарует память всех благих свершений.

130 Здесь — Лета; там — Эвноя; но всегда

       И здесь, и там сперва отведать надо,

       Чтоб оказалась действенной вода.

133 В её вкушенье — высшая услада.[964]

       Хоть, может быть, ты жажду утолил

       Услышанным, но я была бы рада,

136 Чтоб ты в подарок вывод получил;

       Тебе он не обещан, но едва ли

       От этого он станет меньше мил.

139 Те, что в стихах когда-то воспевали

       Былых людей и золотой их век,

       Быть может, здесь в парнасских снах[965] витали:

142 Здесь был невинен первый человек,

       Здесь вечный май, в плодах, как поздним летом,

       И нектар — это воды здешних рек".

145 Я обратил лицо к моим поэтам

       И здесь улыбку их упомяну,

       Мелькнувшую при утвержденье этом;

148 Потом взглянул на дивную жену.

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

1 Как бы любовной негою объята,

     Окончив речь, она запела так:

     «Beati, quorum tecta sunt peccata!»[966]

4 Как нимфы направляли лёгкий шаг,

     Совсем одни, сквозь тень лесов, желая:

     Та — видеть солнце, та — уйти во мрак, —

7 Она пошла вверх по реке, ступая

     Вдоль берега; я — также, к ней плечом

     И поступь с мелкой поступью ровняя.

10 Мы, ста шагов не насчитав вдвоём,

      Дошли туда, где русло загибало,

      И я к востоку повернул лицом.

13 Здесь мы пройти успели столь же мало,

      Когда она, всем телом обратясь:

      «Мой брат, смотри и слушай!» — мне сказала.

16 И вдруг лесная глубина зажглась

      Блистаньем неожиданного света,

      Как молнией внезапно озарясь;

19 Но молния, сверкнув, исчезнет где-то,

      А этот свет, возникнув, возрастал,

      Так что я в мыслях говорил: «Что это?»

22 Каким-то нежным звуком зазвучал

      Лучистый воздух; скорбно и сурово

      Я дерзновенье Евы осуждал:

25 Земля и твердь блюли господне слово,

      А женщина, одна, чуть создана,

      Не захотела потерпеть покрова;[967]

28 Пребудь под ним покорною она,

      Была бы радость несказанных сеней

      И раньше мной, и дольше вкушена.[968]

31 Пока я шёл средь стольких предварений

      Всевечной неги, мыслью оробев

      И жаждая всё бóльших упоений,

34 Пред нами воздух под листвой дерев

      Стал словно пламень, осияв дубраву,

      И сладкий звук переходил в напев.

37 Сонм дев священных,[969] если вам во славу

      Я ведал голод, стужу, скудный сон,

      Себе награды я прошу по праву.

40 Пусть для меня прольётся Геликон[970],

      И да внушат мне Урания с хором[971]

      Стихи о том, чем самый ум смущён.

43 Вдали, за искажающим простором,[972]

      Который от меня их отделял,

      Семь золотых дерев являлись взорам;

46 Когда ж я к ним настолько близок стал,

      Что мнящийся предмет, для чувств обманный,

      Отдельных свойств за далью не терял,

49 То дар, уму для различенья данный,

      Светильники[973] признал в седмице той,

      А пенье голосов признал «Осанной».

52 Светлей пылал верхами чудный строй,

      Чем полночью в просторах тверди ясной

      Пылает полный месяц над землёй.

55 Я в изумленье бросил взгляд напрасный

      Вергилию, и мне ответил он

      Таким же взглядом, как и я — безгласный.

58 Мой взор был снова к дивам обращён,

      Всё надвигавшимся в строю широком

      Медлительнее новобрачных жён.

61 "Ты что ж, — сказала женщина с упрёком, —

      Горящий взгляд стрёмишь к живым огням,

      А что за ними — не окинешь оком?"

64 И я увидел: вслед, как вслед вождям,

      Чреда людей, вся в белом, выступала,

      И белизны такой не ведать нам.

67 Вода налево от меня сверкала

      И возвращала мне мой левый бок,

      Едва я озирался, — как зерцало.

70 Когда я был настолько недалёк,

      Что мы всего лишь речкой разделялись,

      Я шаг прервал и лучше видеть мог.

73 А огоньки всё ближе надвигались,

      И, словно кистью проведены,

      За ними волны, крася воздух, стлались;

76 Все семь полос, отчётливо видны,

      Напоминали яркими цветами

      Лук солнца или перевязь луны.[974]

79 Длину всех этих стягов я глазами

      Не озирал; меж крайними просвет

      Измерился бы десятью шагами.

82 Под чудной сенью шло двенадцать чет

      Маститых старцев,[975] двигаясь степенно,

      И каждого венчал лилейный цвет.

85 Все воспевали песнь: "Благословенна

      Ты в дочерях Адама, и светла

      Краса твоя и навсегда нетленна!"

88 Когда чреда избранная прошла

      И свежую траву освободила,

      Которою та сторона цвела, —

91 Как вслед светилам вставшие светила,

      Четыре зверя[976] взор мой различил.

      Их лбы листва зелёная обвила;

94 У каждого — шесть оперённых крыл;

      Крыла — полны очей; я лишь означу,

      Что так смотрел бы Аргус[977], если б жил.

97 Чтоб начертать их облик, я не трачу

      Стихов, читатель; непосильно мне

      При щедрости исполнить всю задачу.

100 Прочти Езекииля; он вполне

       Их описал, от северного края

       Идущих в ветре, в туче и в огне.

103 Как на его листах, совсем такая

       Наружность их; в одной лишь из статей

       Я с Иоанном — крылья исчисляя.[978]

106 Двуколая, меж четырёх зверей

       Победная повозка[979] возвышалась,

       И впряжённый Грифон[980] шёл перед ней.

109 Он крылья так держал, что отделялась

       Срединная от трёх и трёх полос,

       И ни одна разъятьем не ломалась.

112 К вершинам крыл я тщетно взгляд вознёс;

       Он был золототел, где он был птицей,

       А в остальном — как смесь лилей и роз.

115 Не то, чтоб Август равной колесницей