Драмы больше нет (СИ) - Риз Екатерина

– Можно сказать и так.

– Замечательно.

Я на Федотова глянула.

– Вместо того, чтобы делать такое лицо, лучше бы порадовался, что за тебя переживают. Что ты ещё не всех из своей жизни разогнал.

– Я никого не гоню. Кто хочет, уходит сам.

Я покивала вслед его высокопарным словам.

– Понятно. А ты, значит, не при чем.

– Я такой, какой есть.

Мои губы тронула улыбка. Когда Федотов начинал разговаривать со мной упрямыми, избитыми фразами, мне каждый раз хотелось огреть его чем-нибудь тяжелым.

– Мы все, такие, какие есть, Рома. Весь вопрос в том, насколько мы хотим, чтобы рядом с нами был кто-то, ради кого можно хотя бы постараться быть немного лучше. А если ты не хочешь стараться, значит, не любишь. Значит, тебе никто не нужен. И ты, в итоге, останешься один. Зато таким, какой ты есть. Что ж, надеюсь, это станет достаточным поводом, чтобы гордиться собой. В своей одинокой старости. Или рядом с той, которой ты, как человек, не нужен.

Мы с ним замолчали, молчание было напряжённым, и когда Любовь Антоновна вернулась к столу, сразу уловила напряжение. Присела, посмотрела на нас с Ромой по очереди. Поинтересовалась:

– Что обсуждали?

Федотов хотел что-то ответить матери, но я его опередила.

– Предвыборную компанию. Рома с нетерпением ждёт выборов. Правда?

Я лучезарно улыбнулась, Федотов не сводил с меня тяжелого взгляда. Но всё же улыбнулся мне в ответ, хотя, его улыбка была больше похожа на оскал.

– Жду не дождусь. – И тут же поинтересовался, довольно резко: – Ты в Питер едешь?

Я качнула головой.

– Нет. После выходных я возвращаюсь домой.

Роман Юрьевич ухмыльнулся.

– Серьезно? А как же личная жизнь?

Я легко пожала плечами.

– Если я кому-то нужна, то этот человек будет рядом со мной. Независимо от обстоятельств. – Я перевела взгляд на Любовь Антоновну. – Я права?

Та прекрасно понимала, что происходит, улыбнулась, спокойно кивнула.

– Права, Настя.

Я сделала вдох, расправила плечи. Снова на Федотова глянула. И сказала:

– Я так хочу. Я такая, какая есть.

ГЛАВА 11

– Как это ты уезжаешь? – Зоя непонимающе смотрела на меня. – Настя, ты же мне обещала!..

Я подавила усталый вздох.

– Бабушка, я обещала, что останусь ненадолго. Прошло уже несколько недель. Мне необходимо поехать, проверить, как дела. Я не могу решать все вопросы по телефону. Это неправильно.

Зоя смотрела на меня с откровенным недовольством, вся подобралась, поджала губы, а взгляд был укоряющим.

– Не знаю, – проговорила она ворчливо. – Просто не понимаю, для чего тебе уезжать. У тебя здесь всё налаживается.

Я не сдержала улыбки.

– Что налаживается?

– Перестань со мной разговаривать таким тоном, – рассердилась она и стукнула меня по руке. – У тебя молодой человек появился. У тебя здесь семья, в конце концов.

– Там у меня тоже семья. А по поводу молодого человека…

Зоя перебила меня, замахала на меня руками.

– Только не говори мне снова про то, что ты ещё ничего не решила. Конечно, не решила, если ты каждый раз сбегаешь!

– Что значит, каждый раз?

Зоя устремила на меня пронзительный взгляд. Потом взяла и пальцем мне погрозила.

– Ты думаешь, никто ничего не понимает?

Признаться, от её обличающего тона у меня внутри всё похолодело. На какие-то короткие секунды. И, наверное, я переспросила довольно напряжённым тоном:

– Что ты имеешь в виду?

Зоя вздохнула напоказ, разгладила подол набивного платья на коленях.

– Настя, все знают, точнее, догадываются о твоих… о ваших, – высокопарно исправилась Зоя, – отношениях с Ильёй. – Я молчала, пыталась осмыслить информацию. А бабушка протянула ко мне руку, как бы ободряюще сжала мою ладонь. – Все видели, как ты мучилась после вашего расставания. Даже из Москвы уехала. А он, подлец, ещё так быстро нашёл тебе замену.

– Бабушка, – осторожно начала я, зачем-то оглянулась за своё плечо, будто кто-то мог подслушивать наш разговор. – Мы с Ильёй никогда не встречались. То есть, всерьёз. Отношений никаких, кроме дружеских, у нас не было. – Я на мгновение прикрыла глаза. – Наверное, они были бы, но я… Я никогда Илью не любила. Так, как его нужно было любить, как, возможно, он того хотел. И поэтому мы, к моему огромному сожалению, перестали общаться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Но тебе же неприятно.

– Что неприятно?

– Говорить о нём, слышать о его жизни без тебя. Каждый раз, как ты слышишь о его ребеночке, ты грустнеешь, Настя.

Я от бабушки отвернулась.

– Возможно, – не стала спорить я. – Но у меня для этого совсем другие причины. А не те, что вы все, судя по всему, себе нафантазировали.

– Ты такая скрытная, Настя, – вдруг расстроено проговорила Зоя. И смотрела в этот момент на меня с нескрываемой печалью. – Всегда такой была. Нет бы, придти, рассказать то, что тебя беспокоит, совета попросить. А ты молчишь, молчишь. А потом раз – и сбежала. Мы ведь переживаем. Мы же тоже твоя семья.

Я выдавила из себя улыбку. Слышать такие слова было и приятно, и странно одновременно. Особого трепета по отношению к моей судьбе я раньше не чувствовала. А, может быть, не чувствовала из-за собственных детских обид? Они же всё равно у меня были. Обиды, страхи, непонимание.

– Хорошо, бабушка. Я обещаю тебе, что буду впредь стараться никого не волновать.

– Я не об этом тебя прошу. А о том, чтобы ты старалась больше доверять близким людям. Мы все – семья.

От этого, если честно, ещё тяжелее. Ещё сильнее чувство вины.

Петру о своём отъезде я сказала в субботу. Он был приглашен Родионом на дружеские посиделки в саду, гостей собралось немало, друзья и коллеги отца. Творческая тусовка, несколько бизнесменов с жёнами или с подругами, поди тут разберись. Елена устроила фуршет в саду, с закусками, барбекю и элитным алкоголем. Подобное времяпрепровождение было любимым у мачехи, она обожала встречать и потчевать гостей, но тех гостей, которых считала близкими себе по духу, и по уровню жизни, по интересам. И сегодня мачеха была улыбчива, весела и с удовольствием общалась. Ещё несколько дней назад, когда в доме гостили родители Федотова, такого энтузиазма Елена не демонстрировала.

Кстати, никого из Федотовых в эту субботу не было. Роман Юрьевич, как и обещал, отправился с родителями в Санкт-Петербург, навестить брата и его семью, и Альбина отправилась с ними. Не знаю, чьей именно это было идеей, но сам факт… Сам факт меня расстроил. А, может быть, я не была расстроена, может быть, меня мучила ревность. Потому что я раз за разом возвращалась к мыслям о том, как они все вместе проводят время в Питере. Ещё три дня назад мы с Любовью Антоновной сидели в кафе, друг напротив друга, вели беседу о невозможности продолжения таких отношений, и вот они уже вчетвером отправляются в другой город. А я, как всегда, остаюсь в стороне. Я целую ночь не спала, крутилась с боку на бок, ощущая щемящую боль от обиды и несправедливости на душе. Но винить можно было кого угодно, с себя тоже вины не снимешь.

К субботе моё настроение немного улучшилось, я убедила себя в том, что в моей ситуации, чем хуже, тем лучше. Заставила себя взбодриться, улыбаться и даже пообещала себе повеселиться. В конце концов, такие встречи друзей отца, мне всегда нравились. Люди собирались интересные, рассказывали интересные истории, делились своими творческими умениями, опытом, можно было и посмеяться, и повеселиться, и насладиться чужим талантом. Со многими друзьями и приятелями отца я была знакома, меня тепло приветствовали, кое-кто даже принимался обнимать и делать комплименты, порой несколько неловкие.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Родион, какая у тебя дочка красавица! Обе красавицы, при этом совершенно разные. Это надо было тебе постараться!

Отец громко смеялся.

– Так я всегда стараюсь! Всё делаю хорошо!

Все засмеялись, я взглянула на отца с веселым укором, а тот притянул меня к себе за плечи.

Петр появился в середине вечера, извинился за опоздание, но Родион, кажется, на самом деле, к нему благоволил. Повел знакомиться с присутствующими, и, кажется, раз или два всё-таки представил Касимова, как моего молодого человека. Я наблюдала со стороны, и решила не вмешиваться. Кидаться возражать или что-то объяснять чужим людям, да даже если и отцу, когда он в таком настроении, было бесполезно, и показалось бы неловким.