Таежная богиня - Николай Гарин

Уступ был довольно широкий. На нем можно было разминуться двоим, можно было нести негабаритный груз. Пандус был ровный, гладкий, точно кто-то основательно поработал над горной тропой. Но веревка продолжала убегать дальше, вперед и вверх. Никита смотрел по сторонам и все больше дивился тому, что открывалось с высоты. Ущелье раздалось в ширину и превратилось в уютную долину с высокими стенами-горами. Все, что осталось внизу, поменяло цвет и фактуру. Еще больше запетляла речушка, сверкая хрусталем на перекатах. Тяжелее и массивнее стали скалы.

Теперь Никите казалось, что эта небольшая, но удивительно пышная даже в такую раннюю весну долина покоится в гигантских каменных ладонях. Эти грубые, холодные и мертвые “ладони” с трепетом оберегали жизнь, которая была надежно спрятана от ледяных ветров и любопытных глаз.

Увлекшись, Никита наскочил на старика, который неожиданно остановился перевести дух.

— Ну, вот, — тихо проговорил тот, — теперь иди сам. Вон в ту дверь, — он махнул рукой, указывая на скальную нишу.

Невзрачного вида дверь тянула его как магнитом. “Что там?” — хотел было спросить Никита, но проводника и след простыл. “Неужели сиганул с такой высоты?!” Никита даже глянул вниз с обрыва. “Чудеса!” — пожал он плечами и решительно шагнул в сторону двери.

От первого же шага по телу пробежал озноб. Забылись и красота долины, и старичок. От второго Никиту будто током ударило. С третьего шага туго и глухо бухнуло сердце.

За дверью оказалась черная пропасть, бездна, черное бездонное пространство.

— Смелее, Никитушка! Проходи, — прозвучал голос, от которого через Никиту будто прошла молния. Темнота сдавила его так, что он не мог вздохнуть. Он ждал, когда снова прозвучит этот голос.

— Ну что же ты?!.. Подойди, я на тебя посмотрю...

Никита как завороженный сделал шаг в черную бездну. Сделал и удивился, что не сорвался в преисподнюю, а встал на твердую почву. Справа в огромной пасти чувала горел огонь, а напротив на белых шкурах полулежал белый старик. Его седые, отливающие желтизной волосы переплелись с такой же белой и длинной бородой. Высокий лоб мудреца слегка поблескивал от влаги. Лишь лицо было странным и страшным. Оно было рябое, бугристое, сплошь покрыто множеством синих пятен, рытвин, морщин. Вместо глаз зияли огромные глубокие провалы. Все в старике было мертвым, все, кроме губ. Живые, растянутые в счастливой улыбке, они были до боли знакомы... Никиту закачало, повело в сторону, и он понял, что теряет сознание.

— Ну, ты что, сын! Держись! — слова старика подхватили Никиту и удержали от падения. — Подойди ближе, я тебя рассмотрю получше.

Никита сделал еще шаг, и еще, пока не почувствовал, как по его плечам, голове, лицу забегали быстрые, легкие пальцы.

— Какой ты стал! — продолжал улыбаться старик. — Красивый и совсем взрослый. Нюра, посмотри!

Из темноты вышла невысокая стройная девушка и, сильно смущаясь, посмотрела на Никиту. А тот, едва ее увидел, заметно вздрогнул, снова испытав небольшой шок. Что-то в облике Нюры, как назвал ее старик, было до боли знакомым, точно они уже встречались раньше. Овал лица, внимательные, чуть ироничные глаза, знакомый прищур, высокий лоб, даже движения что-то напоминали Никите.

— А, каков? — продолжал восклицать старик. — Хорош, хорош и ладен твой брат, Нюра!

Брат?! У него расширились глаза, и стало не хватать воздуха. Он уже по-другому смотрел на девушку, узнавая черты гердовской породы.

— Да, Никитушка, это твоя сестра, милый.

— Привет, — очумело проговорил Никита.

— Привет, — отозвалась девушка.

— Потом она все тебе расскажет, — немного задыхаясь, продолжил старик. У него заметно изменился голос. Дыхание стало шумным, а когда он говорил, то слышался свист и сип. Однако он продолжал удерживать Никиту за руку.

— Ты сядь, посиди со мной. Мне, знаешь, мало осталось...

— Пап, отдохни, потом поговорите, — в глазах девушки появился испуг.

— Да, да, да! Потом, милая, все потом! — второй рукой он торопливо ухватился за Нюру. — Ты же знаешь, моя хорошая, что сегодня последний день, завтра для меня уже не будет. — Старик надолго замолчал, успокаивая свои хрипы и сипы.

— Бабушка знала, что я живой! — внезапно вновь заговорил старик. — Знала, что ослеп. Знала, что ты найдешь меня. В марте двадцать второго числа она умерла, — тихо договорил он, — умерла моя мама, — еще тише добавил старик.

— Как умерла?! — Никита словно проснулся. — Откуда вы знаете? Что с ней случилось?!

— Умерла, Никитушка, умерла наша бабушка тихо, спокойно, — рука старика мелко дрожала.

— Как же так! Как же так! — продолжал сокрушаться Никита. — Она же еще не старой была! — После такого страшного известия Никита с трудом приходил в себя. — Где я? Почему... ты жив?! — наконец задал самый главный вопрос Никита.

— Почему я оказался тогда живым? — старик ненадолго замолчал, словно прислушиваясь к всхлипам в груди. — Я хорошо помню, как метнулась в меня земля грязным огнем... Взрыв был небольшим. Очнулся уже зимой. Вогулы оживили меня. Оживили, но глаза... Я всегда думал, что слепой человек немного... мертвый. Не глухой, не немой, а именно слепой. Причем если слепой с рождения, то твой мир просто иной, так как ты его стал ощущать всеми органами чувств. Ты родился с этой чернотой, родился, живешь и другого не знаешь. Тебе даже кажется, что и все остальные люди живут в темноте и так же чувствуют этот мир. И приходится лишь удивляться, почему они друг друга не понимают, — старик перевел дыхание и продолжил: — А когда ты перестаешь видеть в самом расцвете сил и продолжаешь жить в полной темноте, то живешь прошлым, только тем, что помнишь. Любое событие ты переводишь в памятные зрительные образы, и если не получается... Жить в темноте, после того, как ты перестал видеть, очень непросто. Почти невозможно.

Старик вновь остановился. Он часто дышал. Лоб покрылся крупными каплями пота. По всему было видно, как тяжело ему говорить, как быстро он теряет силы.

— Но жить можно, и даже вполне... Можно жить слепым почти полноценно, если есть любимое дело. Если ты нужен, если тебя окружают понимающие, любящие люди, если ты чувствуешь, что живешь не зря... Я понимаю тебя, Никита, понимаю, как признать в полуживом, безглазом старике своего отца, которого ты потерял еще в детстве. И не просто потерял — похоронил. Даже решил найти его могилку. Я понимаю. Но вспомни рассказ генерала, с которым ты ехал в одном вагоне...

— Откуда вы знаете об этом?! — Никита был потрясен.

— Я много чего знаю, сын. Я знаю, как ты учился в школе, в Строгановке. С кем дружил и кого ненавидел. Как мучился с темой дипломной работы. Знаю, что из этого получилось. Я все про тебя знаю. Нюрочка потом расскажет, если сам не догадаешься. Все и сложно до абсурда, и просто до смеха. Ничего случайного нет. Меня выбрала Она. Ты знаешь, о ком я говорю. Она выбрала меня, а я тебя, своего собственного сына. Выбрал, и Она со мной согласилась, — старик опять замолчал. — Все, что с тобой происходило до сих пор, — через паузу продолжил он, — было... что-то вроде проверки. И ты справился. Ты понял, что художник — это человек с обнаженными до предела чувствами. Человек, живущий обостренными чувствами, эмоциями, ощущениями... Лишенный стереотипов. У него каждый день, каждый вздох, каждое мгновение новое, необычное, волшебное!.. Забраться в себя и вывернуться наизнанку! Сорвать с себя кожу! Наконец, сойти с ума!.. Вот что такое художник. Ты чист и честен перед собой. Ты сохранил себя и не боишься быть непонятым, отвергнутым, смешным. Ты готов, — держа Никиту одной рукой, старик потянулся и положил на него вторую руку. — Ты должен сделать Чудо! Здесь ты реализуешь себя. В первую очередь как художник. Как художник ты откроешь совершенно иной мир, с иными законами, с иной, более высокой нравственностью и моралью, — старик задохнулся, и его узкая грудь заходила ходуном.

— Все, папка, все, больше ни слова, — склонилась над ним Нюра и стала заворачивать его в шкуру.

— Подожди, Нюра, еще два слова, — остановил ее старик. — А теперь к вопросу, где ты находишься. Ты находишься в самом священном месте на нашей земле, на всем Урале. Да, мой мальчик, в самом-самом! Но этого места нет ни на одной карте. Сюда невозможно попасть ни случайно, ни намеренно. Сюда попадают, если Она этого захочет. Это место нельзя даже вычислить с помощью приборов, увидеть с самолета. Это загадка природы. Так получилось с самого начала, еще при тектонической подвижке земной коры, когда формировались эти горы. Несколько отдельно стоящих вершин создали некий многоугольник, наподобие Бермудского. Между ними возникло поле, которое никого не пускает внутрь себя. Это место и выбрала для себя Она — Верховная богиня-мать!

Старик снова сделал небольшую паузу.

— А летчики, — старик словно угадал вопрос Никиты, — летчики твои живы, здоровы, но ничего не помнят. Поле горы, куда вы врезались, стерло из их памяти весь полет, начиная с ямальского Белоярска. Нет ни обломков, ни памяти. А тебя привела сюда Мис-нэ — лесная фея...