Таежная богиня - Николай Гарин

Старика звали Прохором Николаевичем, а его супругу — Агафьей Даниловной. Старенькая, согнутая временем и бесконечным трудом, бабушка Агафья выглядела не такой жизнерадостной, как ее супруг. Она молча, не поднимая глаз ни на своего старика, ни на гостей, тенью сновала между низеньким столом и очагом, на котором висели огромный черный котел и такой же черный чайник литров на пять.

Никите страшно хотелось спать, но он мужественно держался. Застолье затягивалось. Нюра и старик все время о чем-то оживленно говорили, не замечая никого и ничего вокруг. Они даже не ели. Время от времени замолкали, утвердительно покачивая головами, то вдруг снова начинали громко и оживленно говорить. По всему было видно, что разговор у них серьезный и важный.

Никита ничего не понимал, поскольку они говорили по-вогульски. Оставалось есть — и он ел. Бабушка Агафья незаметно все подкладывала ему на тарелку куски мяса да подливала в кружку чаю.

Дети на гостевой половине чума давно спали. Никита поглядывал на них с завистью. Он вяло жевал мясо, запивая его крепким плиточным чаем. Тело ломало, клонило, туманилось сознание... И в какой-то момент, так и не проглотив очередной кусок, он отключился. Как он уснул, как повалился на мягкие шкуры, как с него снимали кисы, укрывали сахи, Никита уже не помнил. Его молодой и уставший организм требовал отдыха, и он его получил.

А проснулся под щебетанье птиц, визг детей, поскуливание щенков, ползающих по нему, и полаивание песца.

Стол уже был накрыт. Нюра, сложив по-восточному ноги, пошвыркивала чаем и глядела на Никиту с мягкой улыбкой.

— Знаешь, сколько сейчас времени? — поставив на столик кружку, спросила она, уже громко смеясь.

— Ну? — Никита был угрюм и вял.

— Почти полдень, соня. Иди на речку умойся — и к столу. Нам пора.

Никита вышел из чума и зажмурился от яркого света. Старик Хотанов, обсыпанный кудрявыми стружками, что-то строгал, сидя прямо на земле. Старушка скребла шкуру. Дети с визгом носились вдоль берега. На горизонте стояли величественные хребты, обросшие у основания мохнатым лесом.

С самого утра Никита заметил, что Нюра необычайно возбуждена и буквально светится от радости. “Странно! — думал он. — С чего бы?”

— Пошли, я тебя кое с кем познакомлю, — проговорила девушка, когда они попрощались со стариками и готовы были тронуться в обратный путь.

Они обошли чум, скопище нарт, груженных всякой бытовой поклажей, укрытых выцветшим брезентом и перепоясанных веревками. За нартами высился цветастый детский чум в полтора человеческих роста.

— Вон, смотри, видишь двух девочек, — Нюра повернулась к Никите. Вид ее был загадочный и лукавый, а глаза так и сверкали радостью.

Никита посмотрел в сторону играющих детей.

— Ну?.. — равнодушно отреагировал он.

— Та, что справа, ну вон та, которая поменьше, у которой оторочка на сахи из песца... Это твоя будущая жена и мать твоих детей, — чуть не подпрыгивая на месте, выпалила Нюра.

— Что?! — Никиту так крутануло, что он едва удержался на ногах. Схватившись за нос нарты, он сначала взглянул на сияющую Нюру, а потом на ту девочку, что была поменьше ростом.

За время, проведенное на Севере, Никита приучился верить, что здесь, в таежной глуши, никто и никогда не говорил неправды и не разыгрывал друг друга, тем более на такую серьезную тему.

Девчушка, на которую указала Нюра, сначала замерла, почувствовав на себе посторонний взгляд, а потом медленно подняла глаза и уставилась на Никиту. Да и как было не почувствовать, если взгляд неожиданного гостя прожигал ее насквозь. А Никита смотрел на ребенка и никак не мог ни понять, ни принять сказанное Нюрой. Как вообще могло прийти такое в голову? Он, тридцатилетний, и эта тринадцатилетняя девочка?!

Но едва их взгляды встретились, как по Никите пробежал электрический разряд... Он не успел рассмотреть ни лица девочки, ни в чем она была одета, ни что держала в руках, а сердце выдало — “она!”. И в виски горячо ударило! Задрожали колени, ноги стали ватными. “Это она! Она! Она!”

Никита еще не знал, как зовут девочку. Не знал, когда и как их познакомят. Не знал, сколько ему придется ждать, когда эта девочка станет взрослой, а внутри медом разливалась теплота и сладость. Будто в него медленно и надежно вползало что-то огромное, что-то нежное и спокойное...

— Через три года вы станете мужем и женой, — звонко смеясь, добавила Нюра, — а еще через год у вас родится мальчик, Артемий.

— Какой Артемий? Кто решил?!

— Так ты и решишь, — все так же весело ответила Нюра. — Ты сам!

Они перешли реку и стали подниматься по склону. На полпути к водоразделу оба остановились и оглянулись на стойбище стариков Хотановых. Маленький, выбеленный солнцем и дождями конус чума показался беззащитным и жалким в окружении величественных гор и отрогов. У Никиты сжалось сердце, когда он на мгновение представил, что где-то там, рядом с этим крошечным конусом, сейчас играет в свои детские игры девочка из его будущего.

На перевале, когда мысли уже звенели в голове какой-то сумасшедшей какофонией, Никита не выдержал.

— Слушай! — он схватился за голову. — Где я?! Что со мной происходит?! Я еще схожу с ума или уже?!..

— Не сходишь, — Нюра говорила все с той же искренней радостью, — и не сойдешь, иначе тебя бы здесь не было. Очень скоро ты все поймешь. Кроме того, я буду рядом и помогу во всем разобраться.

— Ты лучше помоги мне не разобраться, а выбраться отсюда! — неожиданно даже для себя воскликнул Никита.

— Как выбраться? — Нюра так и застыла на месте. — Ну, ладно, — проговорила она через паузу тихо и печально, — я покажу тебе ближайший выход. Но... Разве ты не хотел бы остаться на сорок дней?!

— Почему сорок? — насторожился Никита.

— Сорок дней, как папа... — не договорив, девушка отвернулась. — Хотя если хочешь... Но я думаю, ты пожалеешь, — еще тише добавила она, не глядя на брата.

— Почему это?! — Никита проговорил с легким вызовом.

— Пожалеешь, — чуть тверже добавила Нюра и снова посмотрела на Никиту. — Уйти легко, а вернуться невозможно. — Нюра даже брови сдвинула. — Папа говорил, что ты сам очень скоро почувствуешь, а потом поймешь.

— Что пойму?

— Что здесь единственное на Земле место, где ты познаешь гармонию. И нигде больше, — добавила она задумчиво.

— Слушай, — Никита решил поменять тему, — тебе лет... — он попробовал прикинуть, сколько лет его неожиданной сестренке, как та сама ответила:

— Восемнадцать.

— Вот-вот! Восемнадцать, а ты так много знаешь?!

— Не так уж и много, — немного смутившись, проговорила Нюра. — Я как бы... ну, в общем, я все еще учусь.

— Учишься?! Чему? Где? У кого? — с недоумением и недоверием отреагировал Никита. Он даже остановился

— Меня учат с трех лет. Учат, и я сама учусь.

— Объясни, чему здесь могут учить, и главное — кто?!

— Чему? — Нюра подняла глаза и прямо посмотрела на Никиту. — Например, тому, как видеть мир иначе, — она закинула голову и развела руки в стороны, словно обнимая и долину, и небо, и вообще все вокруг.

— Как это?! — опешил Никита.

— Ну, например, все мы от рождения видим мир в длину, ширину и высоту, то есть в трех измерениях, и вдруг ты стал видеть его еще и в четвертом, в пятом. А их, как утверждают ученые, семь или даже одиннадцать.

— Не понял! — Никита раскрыл рот.

— Ну-у-у, — девушка на секунду задумалась. — Вот, к примеру, ты вдруг стал видеть точно так же, как и птица, скажем, глухарь или косач. Представляешь, ты стал видеть почти все, что тебя окружает. Все и сразу.

— Ну и что?

— Как что? — девушка с изумлением посмотрела на Никиту, — ты стал видеть все, что впереди тебя, сзади, вверху, внизу и что по сторонам. Кроме того, ты стал видеть дальше и лучше. Жука за километр, пылинку в небе.

— Ну и что? — упрямо повторил Никита.

— С таким зрением сделаешь шаг и упадешь с непривычки, — девушка улыбалась. — И еще — весь мир станет иным, более объемным. Ты будешь видеть сразу на все триста шестьдесят градусов. Будет иной цвет, соотношение предметов, поменяются силуэты, пейзажи и так далее. Но это просто понять. А сложно, как говорил папа, когда делаешь шаг не в длину, ширину или высоту, а как раз в иное измерение. Тогда ты окажешься в прошлом, лет, может, на триста назад, или в будущем, в микро- или макромирах.

— Ну, ты даешь, сестренка!

— Вот от этого точно можно сойти с ума, даже легче и быстрее. Папа еще в молодости стал видеть гораздо дальше, чем ему было предназначено природой. Он видел то, чего не видел ни один человек. Может, от этого он и ослеп, или его ослепили.

— Как ослепили?.. Кто?!.. Зачем?!..

— Вон видишь гору, а на ней кедр? — Нюра выбросила вперед руку, указывая на достаточно высокий яр с одиноким древним деревом. — Там мы передохнем. Попьем чайку и продолжим разговор.