Папа римский и война: Неизвестная история взаимоотношений Пия XII, Муссолини и Гитлера - Дэвид Керцер

похвалы и для министра финансов, который «зарекомендовал себя как чиновник, всегда с одобрением относившийся к освобождению церкви от налогового бремени».

В отчете нунция говорилось о многих других областях сотрудничества между церквью и государством. В частности, дипломат писал: «За эти три года наметилось значительное ослабление конфликтов с "Итальянским католическим действием", а общее отношение к духовенству улучшилось». Кроме того, правительство проявило уважение к папе, удовлетворив его обращения с просьбами запретить протестантам заниматься деятельностью по обращению жителей Италии в свою веру. Начало войны «помогло битве с протестантизмом, так как все источники финансирования сект находились в странах, воюющих с Италией». Даже в битве церкви за нравственность удалось одержать немало побед благодаря действиям правительства, хотя в этой сфере министр Чиано и другие фашистские лидеры проявляли меньше энтузиазма. Так или иначе, уступая желаниям церкви, Буффарини вместе с министром народной культуры и шефом полиции закрывал те эстрадные представления и конфисковывал те книги и журналы, которые церковь считала предосудительными[573].

В начале января, следуя давней ватиканской традиции, Пий XII провел ежегодный папский новогодний прием для римской аристократии. Выступая от имени дворянства, князь Маркантонио Колонна, носивший титул князя-помощника папского трона[574], произнес полагающиеся почтительные слова в адрес понтифика. Затем последовала длинная речь папы. Ведущая католическая газета Италии опубликовала ее под названием «Миссия правящих классов»[575].

На следующий день после церемонии князь Колонна по просьбе Чиано устроил неофициальный завтрак у себя дома. Министр иностранных дел Италии хотел кое-что передать папе, минуя официальные каналы, поэтому князь пригласил и монсеньора Монтини. После завершения трапезы князь с княгиней покинули комнату, оставив Чиано наедине с Монтини. Гости беседовали с глазу на глаз около часа.

Зять диктатора начал с похвалы недавнего рождественского радиообращения папы, которое, «несмотря на насыщенность церковными догматами и сложность формы», соответствовало «высокому достоинству человека, который его произносил». Чиано также сообщил монсеньору, как его обрадовал недавно вышедший фильм о папе – Pastor Angelicus.

Потом Чиано обратился к теме войны. Он начал с того, что в 1939 г. противился решению Германии развязать войну и возражал против втягивания Италии в боевые действия, а потом перешел к тому вопросу, который хотел довести до папы. Хотя война не кончится скоро, министр надеялся, что в нужный момент Ватикан сможет способствовать достижению приемлемого мирного договора. В завершение этой не совсем обычной встречи он подчеркнул свою глубокую веру в Бога и рассказал, как любит посещать свою приватную тосканскую часовню, чтобы помолиться там в уединении[576].

Эта новая попытка Чиано заручиться благосклонностью папы и начать строить планы на случай выхода Италии из войны была предпринята на фоне очередных неутешительных для гитлеровской коалиции вестей с фронтов. Под натиском союзников немецкие и итальянские войска спешно покидали последние опорные пункты в Северной Африке. В последующие дни положение итальянцев еще более ухудшилось: самолеты союзников, взлетающие с аэродромов Северной Африки, начали бомбить паромную переправу, соединяющую Сицилию с материком. Но самой большой катастрофой для держав гитлеровской коалиции стали события 2 февраля, когда четверть миллиона солдат немецкой Шестой армии, окруженной у Сталинграда, сдались русским[577].

В конце января посол Польши вернулся в Апостольский дворец, получив от своего правительства в изгнании, работавшего в Лондоне, новые инструкции, подчеркивавшие важность выступления папы. Дипломат сообщил понтифику: «В Польше происходят новые события, беспрецедентные в своей чудовищности. В истории никогда не было ничего подобного». Затем он зачитал личное обращение к папе, написанное польским президентом.

Слушая это обращение, Пий XII нервно улыбался. Когда посол закончил читать, папа произнес: «Прежде всего я хотел бы спросить, знаком ли мсье президент [разговор шел на французском] с моим рождественским посланием. Я удивлен, я даже задет. Да, задет и огорчен. Ни слова благодарности, ни слова признания… я имею в виду – признания… – Тут понтифик, не будучи уверен, что французское слово, означающее «признание», хорошо передает его мысль, использовал немецкое слово Anerkennun. – А ведь я тогда высказал все. Четко, ясно и недвусмысленно». Тут папа принялся по памяти цитировать отрывки из своего рождественского радиообращения, сделав многозначительную паузу после упоминания преследований национальных меньшинств и некоторых рас.

Посол ответил, что польские епископы не сочли его слова соответствующими ситуации, так как в своем обращении папа нигде не говорил ни о нацистах, ни о том, что они, собственно, делают. Прервав его, папа заметил, что епископы находятся в изгнании, поэтому могут с легкостью говорить дерзкие вещи, но тем, кто пока еще остается в Польше, пришлось бы поплатиться за откровенность. Немцы лишь ждут повода, чтобы расширить преследования.

Немцам не требуются какие-то поводы, возразил дипломат. Терпение польского народа на исходе, ему не нужны подобные отговорки[578].

Следует отметить, что не только немцы участвовали в этой захватнической войне и совершали злодеяния против мирного населения разных стран. Итальянцы тоже причастны к этому, хотя мало кто из них признавал это. На это обратил внимание американский эмиссар в Риме, иезуит Винсент Маккормик. Через две недели после встречи папы с польским послом Маккормик записал в дневнике:

Похоже, Святой престол проявляет пристальный интерес к страданиям мирного населения лишь в том случае, если это население итальянское. Здесь прекрасно знают о жестоких издевательствах, которым подвергается гражданское население в Словении, Хорватии и Греции. И это дело рук итальянцев, которые дотла сжигают городки, убивают невиновных заложников из мести, однако в печати не появилось ни одного сочувственного письма, которое было бы направлено епископам этих мест. Мне все труднее, а пожалуй, даже невозможно, защищать нейтральность нынешнего Ватикана. Католичество очень сильно скомпрометировано[579].

Новости о разгроме войск гитлеровской коалиции под Сталинградом, о поражении, которое ее армии потерпели в Северной Африке, и об авианалетах союзников на Сицилию в сочетании с нарастающей нехваткой продовольствия (мяса, молочных продуктов, хлеба, макарон и многого-многого другого) быстро развеивали народную поддержку фашистского режима. В уверенности, что смелые и демонстративные действия позволят свалить вину на других и собраться с силами, Муссолини решил отправить в отставку 9 из 12 министров своего правительства, а также Гвидо Буффарини, заместителя министра внутренних дел: пост министра номинально занимал сам диктатор, но в реальности министерские полномочия принадлежали Буффарини.

Днем 5 февраля дуче вызвал зятя к себе в кабинет. Когда Чиано явился, Муссолини, явно встревоженный чем-то, удивил его неожиданным вопросом: «Чем бы ты хотел сейчас заниматься?» Вопрос мог бы показаться странным, если бы диктатор тут же не объяснил, что он решил перетряхнуть правительство. Чиано был поражен. Муссолини, в какой-то мере смущенный и, наверное, опасавшийся неадекватной реакции своей взбалмошной дочери Эдды на увольнение мужа, поспешно пытался выяснить, какой новый пост предпочел бы зять. Может быть, он согласится стать ответственным за руководство Албанией?[580]

Но Чиано не привлекала перспектива отправиться в Албанию, и он, к удивлению тестя, объявил, что ему приглянулась должность посла при Святом престоле. Муссолини очень хотелось поскорее завершить эту неловкую встречу, и он кивнул в знак согласия. На другой день, ранним утром, Чиано, опасаясь, как бы тесть не передумал насчет этого назначения, известил Ватикан о решении[581].

Так Чиано за одну ночь превратился из правой руки Муссолини, его «номера второго», отвечающего за иностранные дела в разгар мировой войны, в посла, аккредитованного в микроскопическом государстве. Эта новость породила волну разговоров в римском дипломатическом сообществе. Немецкий посол отправил в Берлин телеграмму, где утверждал, что Чиано уже долго мостил себе дорожку для такого «отступления», неоднократно пытаясь заручиться симпатиями папы. В докладе британской разведки выдвигалось предположение, что Муссолини мог пойти на такой шаг в стремлении «подготовить почву для вывода Италии из войны, а в дальнейшем – для мирных переговоров при поддержке Ватикана». Промышленник Альберто Пирелли записал в дневнике, что Чиано, возможно, даже рад такому повороту, поскольку это дает ему возможность оторвать Италию от Германии.