Туман войны - Алексей Колентьев

Земля. 25 февраля 1990 г. Арабская республика Египет, западная окраина Каира.19.22 по местному времени. Майор ПГУ КГБ СССР Николай Журавлёв, командир оперативной группы «Омега» (непосредственное оперативное воздействие)

Солнце уже не так жгло, но жар всё же струился от асфальта, стен домов и проезжающих мимо автомобилей. Журавлёв поправил солнцезащитные очки — «капли», машинально проверяясь на предмет сторонней опеки и свернул в проулок между двумя блочными трёхэтажками и оказался во внутреннем дворике одной из них. Встав в тени чахлого дерева, бросавшего рассеянную тень на пыльную землю, Николай стал ждать. До условленного времени оставалось ещё минут двадцать, а вообще, он кружил вокруг по кварталу около двух часов кряду, стараясь выявить активность возможной засады, заодно, проверяя, не прицепился ли кто-нибудь непосредственно за ним самим. Египет, в последнее время, вновь стал местом постоянных столкновений с англичанами, окончательно перешедших в подчинение к бывшим «младшим партнёрам» из Штатов. Впрочем, «томми»,[79] часто взбрыкивали и тогда удавалось сыграть на противоречиях между «родственниками». Но сейчас, всё было несколько иначе: вот уже более двух лет, Журавлёв работал на представителя КПК, выполняя поручения главного ревизионного органа партии в рамках своей службы, инспирированы они всегда с подачи представителя комитета партконтроля, которого он знал только под псевдонимом, связной просил называть себя — Изяслав. Но Журавлёв совершенно точно знал, что этот невысокий, с невыразительным, скучным лицом человек, при одном взгляде на которого хотелось отвести взгляд — очень высокопоставленный чиновник МИДа. Несколько раз, Николаю удалось засветиться на каком-то ведомственном мероприятии, там он увидел своего связника в окружении чиновников министерства иностранных дел и были это люди из высшего эшелона.

Завербовали Журавлёва просто: Николай никогда не отличался сдержанностью в отношении «пиджаков» и как-то раз, открыто выступил против своего тогдашнего шефа — полковника Фесенко, по чьей милости провалилась одна операция в Вене и в ходе возникшей перестрелки с немецкими «коллегами» из BND,[80] погибло двое сотрудников из группы обеспечения. Смерть таких же, как он сам — опытных диверсантов как он сам, майор вполне мог пережить. Так или иначе, это была их работа, к риску и весьма вероятной гибели их готовили и со смертью Николай уже притёрся, постоянно ощущая её ледяное дыхание затылком. Но вот пара пожилых австрийцев, вся роль которых заключалась в передаче «посылок» и выполнении несложных заданий типа «пойди-принеси»… Случился громкий скандал, во время которого, майор чуть не придушил непосредственного начальника, в момент разбора полётов обронившего нечто пренебрежительное, по поводу погибшей под пулями немецких оперов семейной четы. Рванувшись к полковнику через стол, на глазах у прятавших глаза в пол бойцов своей группы, Николай сомкнул пальцы на худощавой шее начальника, желая увидеть, как потускнеют лишённые искры жизни глаза этого мерзавца. Вовремя опомнившиеся подчинённые еле-еле уберегли майора от гарантированной статьи за убийство. Опешивший Фесенко, хрипло откашливаясь и цедя угрозы, счёл за благо ретироваться. Глядя, как за полковником закрывается дверь кабинета, Николай с тоской подумал, с сожалением о том, что не придушил это самодовольное ничтожество, по чьей вине погибло двое по сути мирных людей.

На пару месяцев Журавлёва отстранили от службы, прямо намекая на увольнение с оперативной работы и исключение из партии. Последнее обстоятельство, было особенно неприятным. Николай получил партбилет после выполнения сложного задания в Бейруте, был ранен и на торжественное собрание явился ещё с тросточкой. А вручал ему красную книжечку сам Василий Поваров, личность легендарная в узких кругах. Будучи командиром разведроты во время войны, Василий Алексеевич лично уничтожил за всю войну более трёх сотен фашистов, сто пятьдесят восемь из которых — голыми руками, удавкой и ножом-финкой. Нож он не таясь носил всегда при себе и с готовностью демонстрировал молодым сотрудникам боевые приёмы, даже в свои семьдесят пять не теряя сноровки, давая фору более молодым умельцам. Тогда, ещё капитан Журавлёв, с искренним трепетом принял билет из рук старого диверса, навсегда запомнив руки старика, перевитые голубыми прожилками вен, в пятнах от ожогов и старческой пигментации, эти руки не дрожали, а последующее рукопожатие было крепким. Поваров ничего не сказал тогда, только остро глянули на молодого коммуниста из-под кустистых седых бровей, цепкие голубые льдинки глаз ветерана и Николаю вспомнился отрывок старого фильма «В бой идут одни „старики“», где вот точно так же красные книжечки получали те, кто только что вернулся из боя. И тут майор до конца прочувствовал и осознал то, что ему так долго внушали инструктора и старшие, более опытные коллеги: он на войне. Войне страшной, потому что нет видимой линии, отделяющей своих от чужих. Но ещё более страшной она казалась Николаю от того, что кругом живёт целый мир людей, думающий, что война давным-давно в прошлом…

Изяслав пришёл к нему домой, совершенно буднично позвонив в дверь через трое суток после окончания череды допросов и настоятельной просьбы не покидать Москвы и своей квартиры в частности, «до выяснения некоторых подробностей дела», как выразился «пиджак» из следственной комиссии. Николай равнодушно, не заглядывая в глазок обитой вишнёвого колера кожзаменителем двери, но привычно встав справа от двери, открыл и узрел в коридоре невысокую фигуру в старомодном чёрном плаще, надвинутой на глаза чёрной шляпе и совершенно обычного вида тёмно-серых брюках и остроносых чёрных же ботинках.

— Николай Валентинович? — Голос человека показался Журавлёву таким же бесцветным, как и его внешность.

— Так точно. Вы из следственной комиссии? — Николай посторонился приглашая гостя войти. Тот кивнул, на ходу расстёгивая плащ, одним текучим движением оказавшись в прихожей.

— Некоторым образом — Человек вынул «корочки», со знакомыми комитетскими реквизитами и в развёрнутом виде поднёс к лицу майора — Нам нужно поговорить, майор…

— Скорее уж лейтенант, учитывая формулировку обвинения, ваших коллег Дмитрий Вадимович — Журавлёв никогда не жаловался на память, а из предъявленного гостем удостоверения следовало, что это полковник Селиванов, второй заместитель начальника их управления. Фамилия была знакома и фигурировала в некоторых приказах по управлению, но лично с этим серым человечком, судьба не сводила. Чутьё подсказывало, что просто так, высокопоставленный чин из аппарата Конторы в гости к почти что отставнику не приедет, майор внутренне подобрался, пропуская гостя в тесную прихожую своей двухкомнатной квартиры. Жильё тоже было ведомственным, поэтому. Журавлёв с беспокойством думал, где они с женой и дочерью будут жить, если дело примет самый скверный оборот и его уволят. Родители оставили им небольшой домик за городом, но убогую избушку, где и осенью-то жить было трудновато, вряд ли можно считать полноценным жильём. Подавляя невольный вздох, Николай заставил себя отогнать невесёлые мысли и обратил всё внимание на гостя.