Туман войны - Алексей Колентьев

— Скорее уж лейтенант, учитывая формулировку обвинения, ваших коллег Дмитрий Вадимович — Журавлёв никогда не жаловался на память, а из предъявленного гостем удостоверения следовало, что это полковник Селиванов, второй заместитель начальника их управления. Фамилия была знакома и фигурировала в некоторых приказах по управлению, но лично с этим серым человечком, судьба не сводила. Чутьё подсказывало, что просто так, высокопоставленный чин из аппарата Конторы в гости к почти что отставнику не приедет, майор внутренне подобрался, пропуская гостя в тесную прихожую своей двухкомнатной квартиры. Жильё тоже было ведомственным, поэтому. Журавлёв с беспокойством думал, где они с женой и дочерью будут жить, если дело примет самый скверный оборот и его уволят. Родители оставили им небольшой домик за городом, но убогую избушку, где и осенью-то жить было трудновато, вряд ли можно считать полноценным жильём. Подавляя невольный вздох, Николай заставил себя отогнать невесёлые мысли и обратил всё внимание на гостя.

— По результатам расследования, полковник Фесенко уволен со службы и заключён под стражу. Вы временно назначаетесь исполняющим обязанности начальника отдела оперативного воздействия, майор.

Ошарашив такой новостью, гость потоптался в коридоре и не снимая ботинок, лишь бросив шляпу на тумбочку и аккуратно повесив плащ на вешалку, перетёк в кухню. Будь этот человек объектом для захвата, пришлось бы поработать, мимолётно отметил про себя Николай и прошёл следом, рассеяно тронув чайник на плите.

— Чай будете, товарищ полковник?

— Не откажусь — Селиванов уселся так, чтобы и хозяин квартиры и вход в комнату, всё время оказывались у него перед глазами — И если можно, дайте пепельницу, с самого утра ничего не ел. А без папирос, увы, и получаса не могу, извините.

Журавлёв повернул переключатель под конфоркой на электроплите, достал чугунную, большую сковороду и взял из настенного шкафа глиняную пепельницу, выполненную в виде старого стоптанного башмака. Сам он курил только на балконе или выходил на лестничную клетку, жена не переносила табачного дыма, а пепельница осталась от умершего пару лет назад отца. Вот и пригодилась, мимоходом промелькнула мысль в голове майора, пока он шарил в холодильнике, выискивая, что-нибудь съестное. От пайка оставалось мало чего — жена относила большую часть дефицитных теперь продуктов масло, сыр и колбасу сестре. Та схоронила недавно мужа, сильно пьющего инженера, который при жизни зарабатывал не ахти и теперь одна тянула двоих ребятишек. Бедняга повесился в гараже, оставив записку, что — то в духе: «ухожу, прошу никого не винить». Слабые умы, часто чувствуют большую беду загодя, избирая для спасения даже такие способы как самоубийство, ведь им просто некуда больше бежать…

Найдя выход в четырёх сырых куриных яйцах, полусклянке постного подсолнечного масла и паре крупных помидорин с дачного участка, Журавлёв повернулся к гостю.

— Яичницу будете?

— Если вас это не затруднит, Николай… Можно вас так, без отчества?

— Можно, но…

Гость махнул рукой и раздвинул губы в улыбке, неожиданно искренней и располагающей, словно говоря: да ладно, церемонии уже ни к чему.

— Вот и хорошо, разговор предстоит непростой. Вам известно что-нибудь о некоем конгломерате западных бизнесменов, именующих себя «Консорциум»?

— Нет — Новости сообщённые Селивановым ошарашили, но майор быстро взял себя в руки и вот уже на сковородке скворчит, распространяя вкусные запахи, ароматная яичница с помидорами и репчатым луком, крупно порезанным кольцами.

— Чуть позже, я расскажу вам о сути той операции, которую вы и ваш новый отдел будете проводить — Гость невольно повёл носом, видимо не соврал насчёт голодного начала дня — Дело не простое, многое придётся делать без прикрытия и страховки, таковы правила. Сейчас давайте поедим, о деле чуть погодя…

Журавлёв не хотел есть, взяв только кусок хлеба, а гостю выложил всё содержимое сковороды в простую, с золотым ободком по краю, тарелку и сел напротив. Мужчины ели в молчании, гость аккуратно и быстро расправился с яичницей, несколько виновато глядя на Николая, а потом отпив изрядный глоток крепкого чаю, полковник вынул из старомодного серебряного портсигара папиросу, предложил Журавлёву, но тот отказался. Селиванов высек огонёк из простой в стальном испещрённом мелкими царапинками корпусе, явно недорогой, зажигалки «зиппо». Язычок почти бесцветного пламени опалил, архаичную, почти киношную папиросу «Герцеговина Флор». Лицо визитёра окуталось клубами ароматного дыма, от чего Николай почти инстинктивно поведя носом, потянулся к пачке «Столичных», лежавших тут же, на подоконнике кухонного окна, вместе с пластиковой, одноразовой зажигалкой. Делая приглашающий жест, Селиванов начал говорить и чем дальше он неторопливым тоном проговаривал всё то, о чём Журавлёв так или иначе догадывался, тем холоднее становилось в тот тёплый, августовский день восемьдесят восьмого года. А ещё спустя час, Селиванов ушёл, оставив новоиспечённого начальника отдела наедине с невесёлыми мыслями. Стране пришёл конец, государство доживает последние дни и с этим уже ничего не поделаешь. Эта фраза, произнесённая липовым полковником, до сих пор гремела в сознании. Даже то обстоятельство, что визитёр сообщил о своей принадлежности к самой закрытой секретной структуре в Союзе, не так потрясли Николая, как будоражащие, по своим масштабам перспективы краха всего, что он так любил и ради чего рисковал жизнью. Будь он менее посвящённым во всякие секретные дела человеком, обязательно бы послал Селиванова ко всем чертям. Но многочисленные факты и фактики копившиеся месяцы и годы, словно цветные стёклышки в детском калейдоскопе, неожиданно сложились в страшный, кровавый узор. Своих бойцов он пока решил не посвящать в детали сделки с комитетчиком, как для простоты Николай решил обозвать нечаянного гостя. Для них вполне будет достаточно его личного приказа или просьбы, в случае чего, ребята будут не при чём. Согласившись помогать организации, представляемой Изяславом, Журавлёв ни разу об этом не пожалел, поскольку работа ни чем не отличалась от обычной, даже рутинной деятельности группы и давала надежду, пусть зыбкую, но скоро у людей не станет и этого. Для солдата, каким Журавлёв себя полагал всю свою сознательную жизнь, нет хуже осознания того, что бороться с врагом, уже идущим по родной земле — нет никакой возможности. Альтернатива, предложенная Изяславом, давала более чем широкие перспективы в противодействии агрессору и Николай твёрдо решил, что будет биться до последней возможности, то есть до тех пор, пока жив. Что до семьи, то он знал твёрдо, что если просто сбежит, прихватив их то не сможет жить с осознанием факта дезертирства. Зина и Машенька должны понять, кроме того, гость пообещал, что Комитет не оставит семьи тех, кто сам вынужден подставляться под удар. Обычно, Журавлёв не доверял всяческим голословным посулам, но что-то подсказывало: невзрачный человечек не врёт.