Осоковая низина - Харий Августович Гулбис

супруги богатых хозяев и другие видные волостные дамы платья и пальто шили теперь в городе, и того наплыва клиенток, что вначале, когда она только появилась в Граках, у Эрнестины уже не было. Ни судьба, ни время за последние десять лет Эрнестину не щадили. Несложившаяся жизнь Алисы и безвременная смерть Густава оставили и явные, и скрытые следы, ощутимо надвигалась старость. Ко всему этому еще прибавился тяжелый ревматизм, по ночам мучили боли, одолевала бессонница, глубоко запали глаза, на лице прибавилось морщин. Но поседевшую голову Эрнестина несла высоко, ее улыбка была, может, и чуть деланной, но достаточно приятной, чтобы клиентки чувствовали себя у портнихи легко и непринужденно.

Ильмар к Эрнестине быстро привык, слушал ее и особого внимания к себе не требовал, приучился играть один. Скучать не приходилось: к бабушке постоянна ходили разные тети, приветливо разговаривали с ним, а иногда даже угощали конфетами. Кроме того, мальчик повадился навещать в соседней комнате Артура Лангстыня. Сперва Эрнестина мальчику ходить туда запрещала, чтоб не мешал странному человеку, но, видя, как хорошо они ладят, перестала противиться. Ильмару нравилось листать книги, журналы, рассматривать картинки, и сквозь стену слышно было, как они оба живо беседуют. Это особенно всех удивляло, потому что бывали дни и даже недели, в которые Лангстынь и словом не обменивался с соседями — пробурчит приветствие и пройдет мимо, понурив голову. Итак, забот со внуком оказалось меньше, чем Эрнестина полагала.

Иначе обстояло с Алисой. В долгие бессонные ночи Эрнестина все думала о своей дочери, почему ей так не везет в жизни, насколько в том, что у Алисы слабый характер, виновата сама Эрнестина, насколько это от рождения; ведь у Алисы характер хороший, но только не пригодный для жизни. Может, она пошла в деда Крита да и в какой-то мере в Густава? Но больше всего беспокоило то, что у нее не было денег на санаторий. И Петерис, и Эрнестина успели уже потратить все свои сбережения, а больной становилось все хуже. Деньги следовало добыть любой ценой.

Однажды, встав рано утром, Эрнестина подняла и собрала Ильмара, приоделась сама и пошла к Дронису. Она условилась с лавочником, что он, когда поедет в город за товаром, заодно отвезет ее на станцию. Это была первая в жизни Ильмара поездка в Ригу. Не говоря уже о том, что пробегало мимо окна: переезды с повозками, невиданные станции, железнодорожный мост через невообразимо широкую Даугаву, — огромное впечатление и восторг вызвали высоченные дома, трамваи и роскошная квартира Рудольфа.

— Это кровать? — спросил шепотом мальчик.

— Да.

— А почему она такая широкая?

— Чтобы удобнее было спать.

— Сколько человек на ней спит?

— Дядя с тетей.

— Почему кровать блестит?

— Потому что она полированная.

— А углы зачем такие круглые, загнутые?

— Чтоб красивее было.

Вопросы сыпались без конца, чудес полно в каждом углу, даже в уборной.

— Ильмар, что ты так долго делаешь там?

— Я? Просто так.

Мальчик, застыдившись, открыл дверь. Он раз шесть-семь дергал белую ручку на красивой цепочке, чтоб посмотреть и послушать, как бежит и булькает вода.

— Симпатичный мальчик у Алисы.

— Мальчик как мальчик.

— Кто мог подумать, что с Алисой стрясется такая беда? Такая ужасная неприятность!

Рудольф тоже сильно поседел, щеки обмякли, голос утратил прежний бархатный оттенок.

— Рудольф, боюсь обременить тебя, но у меня нет другого выхода.

Сердечная улыбка не исчезла с лица Рудольфа, он лишь прикрыл глаза и снова открыл их.

— Ты не мог бы одолжить мне тысячу латов? В счет денег, которые мы когда-нибудь получим за дом матери, то есть в счет моей доли.

— Милая Эрнестина! Где взять такие деньги?

— Не думала, что у тебя нет денег.

— Разумеется, у меня деньги есть. Не могу сказать, чтобы мое дело ничего не приносило. Но зато какие у меня расходы! Будь у меня свободные средства, дал бы тебе не тысячу, а целых две. Дал бы без всяких процентов. Но нет у меня. Нет!

— Извини, что беспокою тебя.

— Милая сестрица, за кого ты меня принимаешь? Думаешь, у меня сердца нет? Мне Алисы не жаль?

— Я ведь не требую, раз у тебя нет.

Рудольф подошел к письменному столу, достал бумажник. Заглянул в него, пересчитал содержимое и сказал:

— Тут две сотни. Все, что у меня сейчас есть дома.

— Спасибо, я не возьму.

— Почему ты обижаешь меня? Это, Эрнестина, не тысяча, но столько, сколько я могу дать. Прошу тебя, возьми! Очень прошу тебя.

— Спасибо.

Не глядя брату в глаза, Эрнестина сунула деньги в сумочку и простилась.

— И ночевать не останешься?

— Хочу навестить маму.

— Мамочка обрадуется. Она теперь рада, когда к ней заходят.

С тех пор как Эрнестина жила в Граках, она ездила в Ригу раз или два в год и всегда навещала мать. Гертруда сильно постарела, редко спускалась во двор — отяжелели и одеревенели ноги. Мать высохла, стала меньше, еще сильнее горбилась и была небрежно одета, комнату не проветривала, все тут казалось обшарпанным, ветхим.

Увидев в дверях дочь, старуха вздрогнула.

— Ты?

— Не ждала?

— Ты ведь не писала, что приедешь.

Странно, мать ничуть не обрадовалась. В другие приезды дочери старуха принимала ее гораздо теплее. После конфликта с Густавом Гертруда несколько лет, правда, старалась быть холодной с дочерью, но кровь-то как-никак родная, в те немногие часы, которые Эрнестина гостила у матери, было им друг с другом неплохо. На этот раз разговор не ладился.

— Ну как там Алиса? — спросила Гертруда без особого, казалось, интереса.

Эрнестина рассказала, что заняла у Рудольфа денег, чтобы уплатить за санаторий.

— Стало быть, у вас совсем худо?