Йомсвикинг - Бьёрн Андреас Булл-Хансен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Странное чувство просыпается во мне, когда я вспоминаю тот вечер. Это не страх, страх меня покинул в то мгновение, когда Асгейр повел нас к правому борту корабля Эрленда и мы бросили абордажные крючья. Помню, как я отпускаю весло и поднимаюсь. Бьёрн стоит со щитом посреди палубы. В левой руке, скрытой щитом, он держит сакс. В правой – топор, готовый к бою. Я снимаю с пояса свое оружие и подхожу к нему. Он пихает меня локтем, одаривая торопливой улыбкой.
Нет, то был не страх. Скорее какая-то лихорадка, охватившая меня, когда я вслед за Бьёрном перебрался через планширь. Мы прыгаем на корабль Эрленда, и тут все могло бы для меня и закончиться, ведь я вижу, как сбоку ко мне летит лезвие секиры, низко, чтобы перебить мне ноги, но мне на помощь приходит Бьёрн. Секиру держит высокий лысый воин с большим животом и широкими плечами, он держит длинную рукоять двумя руками. Но Бьёрн наступает на него со своим щитом, так что лезвие едва меня задевает. Он теснит огромного воина щитом, так что тот отпускает секиру, и наносит ему удар по загривку. Бьёрн кричит мне: «Бей его! Бей его, Торстейн!»
Мне кажется, я не колебался. Если бы я в тот день замешкался, я вряд ли смог бы рассказывать все это. В руке у меня топор, я размахиваюсь и рублю дружинника ярла прямо в темя. Сначала он не двигается, глаза закатываются, из носа идет кровь. Затем он падает на колени и заваливается вперед. Топор глубоко засел у него в черепе, я ухватываюсь за рукоять, но мне приходится упереться ногой в голову врага, чтобы вытащить его.
Мы бросились к центру палубы, где на нас ринулись двое. Одного я ударил топором в грудь. Ни мы, ни дружинники Эрленда не надели кольчуги, и каждый удар, топором или стрелой, пробивал кожу и плоть. Тот, кого я ранил, падает на колени прямо передо мной. Я вижу в его руке кинжал, бью снова и отрубаю ему руку. Из обрубка льется кровь, струя ударяет мне в ногу, я чувствую тепло, как будто сам только что обмочился. Покалеченный мною поднимается на ноги и шатаясь бредет прочь, зажимая обрубок здоровой рукой и не издав ни звука, а Бьёрн, стоящий со мной спина к спине, кричит:
– Надо перебраться к Олаву! Пойдем!
К этому времени люди Асгейра очистили палубу Эрленда. Два других корабля подходили к другому борту Олава, и Эрленд, должно быть, понял, что все кончено. Пока мы с Бьёрном взбирались на корабль Олава, он развел руки и издал ужасный рев. Но вдруг он смолк: в боку у него дрожала стрела. Эрленд согнулся, но не упал.
Олав и Сигурд стояли на корме, из их команды в живых оставался едва ли десяток. Помню, я подумал, что этот человек, раненный стрелой, почти сумел спастись. Если бы он со своими людьми успел зарубить Олава со всеми остальными там, на корме, они бы сели на весла и оторвались от погони. Но теперь уже поздно.
Когда добивали последних воинов ярла, я оставался в стороне. Мы с Бьёрном стояли и смотрели, как люди с других кораблей переваливаются на борт и копьями закалывают оставшихся в живых. Вскоре остался один Эрленд. Олав подошел к нему, вытащив меч, но тут Эрленд обернулся и прыгнул за борт.
Говорят, мол, Олав убил сына ярла, кинув в него румпель, но мне кажется, Эрленд и так бы не выплыл, даже если бы мы ничего не сделали. Когда он прыгнул за борт, Олава обуяло безумие, он поднял над головой руки и гневно закричал, а затем подскочил к планширю и перегнулся за борт. Олав мог бы бросить вдогонку врагу топор или копье, но вместо этого он вырвал румпель, ведь у всех его кораблей был такой изьян, что румпели шатались. Он швырнул его в воду, а потом вдруг замер, глядя на воду, и мы все замолчали. Раненые вокруг стонали, кто-то кричал от боли. А Олав рассмеялся. Он взглянул на нас, указал на воду и захохотал как безумный, а затем воскликнул:
– Мне нужен новый румпель! Эй, корабел! – он указал на меня. – Сделай мне новый румпель, старый потрескался!
Со смехом Олав воздел меч над головой. Сигурд последовал его примеру, но он не смеялся. Тут и нам всем пришлось поднять над головой оружие, и на палубе воцарилось ликование.
Олав велел, чтобы тело Эрленда подняли на борт. Мы еще не знали, кто это, но, поскольку он был последним из погибших, и поскольку мы видели, что его воины защищали его до последнего, мы понимали, что это был знатный человек. Один из команды нашего корабля, звали его Стюрбьёрн, и родом он, похоже, был из этого фьорда, подошел к телу, внимательно посмотрел на него и прошептал что-то на ухо Сигурду. Тот серьезно кивнул, затем потянул Олава за собой и шепнул ему то, что только что услышал. Лицо Олава посерьезнело, он обвел нас, воинов, взглядом и выкрикнул, что мы убили Эрленда, одного из сыновей ярла.
Помню, что это простое слово меня ужаснуло. Мы его убили – не Олав. Мы были в ответе за это.
День клонился к закату. Мне бы хотелось, чтобы тогда была темная ночь, чтобы мне не пришлось видеть лица раненых. У каждого человека есть навязчивые воспоминания, и это – одно из моих. Олав приказал, чтобы мы добили раненых дружинников ярла. Удар копьем или топором редко бывает смертельным. Он валит человека на землю, превращает в кричащий кровавый куль, но нередко случается, что человек очень долго истекает кровью, а Олав не хотел ждать. Бьёрн ухватил меня за плечо, жестко глянул в глаза и сказал:
– Ты тоже, Торстейн. – С этими словами он указал на человека у мачты, корчащегося от боли и обеими руками схватившегося за живот.
Помню широко распахнутые глаза на бородатом лице. Какое-то мгновение мы смотрели друг на друга, потом он закрыл глаза и склонил набок голову. Я поднял топор и подумал, что мне надо только ударить его по лбу и все будет кончено. Но я мешкал. В разгаре боя меня охватило какое-то опьянение, но теперь оно прошло. Я замахивался топором, хотел было ударить, но не мог.
Бьёрн быстро присел рядом
