Йомсвикинг - Бьёрн Андреас Булл-Хансен

с раненым и полоснул его по горлу. Хлынула кровь, но Бьёрн остался сидеть, положив руку на плечо умирающему, который не отрываясь смотрел на меня, будто думал, что это я нанес удар.

Умер он быстро. Глаза закрылись, и голова опять упала набок. Тогда Бьёрн взглянул на меня.

– Нельзя колебаться. Нельзя, когда на тебя смотрит Олав.

Тем вечером я не убил никого из раненых. Следующее, что помню, – это возвращение на корабль Асгейра. Я сижу на сундучке, а Бьёрн стоит у жаровни. Над огнем висит котел, закипающая вода исходит паром. Вокруг лежат примерно десять человек, некоторым из них здорово досталось. У Вальдемара отрублена кисть руки, между мясом и мышцами торчат обрубки кости. Я размышляю, как они удивительно выглядят, эти обрубки. Будто щепки сухого ясеня.

Той ночью Вальдемар умер, а с ним еще трое. Олав развернул корабли, и ночь мы провели, укрывшись у острова Хитра. Корабль Эрленда он вел за собой и обобрал дочиста, а потом пустил дрейфовать под ветром с берега в сторону открытого моря. Больших богатств там не было, да и серебра у Олава уже было предостаточно. Но там нашлись связки стрел, шкуры и несколько железных брусков, а еще весла и парус. Все это перетащили на другие корабли те, кто не успел поучаствовать в битве. Ведь дело закончилось очень быстро, хоть мне и казалось иначе.

Лишь немногие из нас вышли из боя без ран и увечий, именно поэтому добычу перетаскивали воины, которым не довелось вступить в бой тем вечером. Бьёрну пришлось раздеться и лечь голым на палубу, а мы с Рагнаром Кузнечным Молотом окатили его морской водой. Потом к нам подошел Эйстейн Кулак, неся прокипяченную шелковую нить и иглу столь тонкую, что она походила на соломинку. В бою Бьёрна полоснули по плечу. Мы убедились, что это была единственная рана, но длиной она была почти в три пальца, и Эйстейн раздвинул ее края, пока другие промывали ее теплой водой. Пока Эйстейн шил, Бьёрн корчился от боли, но не издал ни звука.

Когда пришла моя очередь раздеться, мы увидели на руках и ногах несколько синяков, а на правой голени сзади у меня было два пореза. Меня не удивило, что раны были именно там. Ведь эта нога была не такой проворной.

– Ты и не заметил, что ранен? – спросил Эйстейн, когда я лег, чтобы мне промыли раны.

– Нет.

– Да ты настоящий берсерк. – Эйстейн помолчал, затем кашлянул и пробормотал другим, чтобы они меня держали. Мне кажется, что и Бьёрн, и Рагнар Кузнечный Молот, и остальные с того вечера стали ко мне относиться не просто как к мужчине, но к мужчине, достойному своего места на корабле. Потому что я не стонал. Не корчился. Рагнар Кузнечный Молот, державший меня за плечи, проронил несколько слов, по которым я понял, что он тоже придерживается старой веры:

– У тебя мужество самого Тюра, Торстейн.

Но я лежал так тихо не из-за мужества, а из-за страха. Я думал, что, если раны воспалятся, нога ослабеет еще больше. Поэтому боялся пошевельнуться, пока мне промывали рану, и лежал неподвижно, пока Эйстейн Кулак зашивал ее своей шелковой ниткой. Я просто боялся.

После того как нас, мужчин, залатали, мы вновь оделись, и на палубу вытащили бочки с пивом. Правда, этим вечером пиво досталось только раненым, они пили, чтобы приглушить боль. Другим следовало сохранять ясную голову, ведь мы по-прежнему не знали, не видели ли люди ярла нашей стычки и не собираются ли они напасть на нас. Нам приказали держать оружие наготове и не снимать тетивы с лука.

Мы с Бьёрном и Рагнаром Кузнечным Молотом держались той ночью вместе. Рагнар Кузнечный Молот был одним из немногих счастливчиков, которые не получили ни царапины, и он обещал, что постережет, если мы заснем. Но ни я, ни Бьёрн не смогли отдохнуть той ночью. Так часто случается после битвы: в теле еще долго бурлит кровь. Меня уложили на спину, раненую ногу я положил на ноги Бьёрна, а под голову мне сунули свернутую шкуру, чтобы я мог пить. Той ночью на небе не было ни звезд, ни луны, и, наверное, Олаву следовало бы приказать шкиперам погасить огни, чтобы нас невозможно было заметить. Но Олав не подумал об этом. Корабли стояли на якоре таким образом, что корабль Олава был в центре, а вокруг выстроились остальные четыре, обращенные на все четыре стороны света. Так ему была обеспечена защита, если люди ярла все-таки нападут.

Вскоре Бьёрн и Рагнар Кузнечный Молот повернулись к кораблю нашего вождя, несколько наших встали и подошли к планширю. Я тоже поднялся на ноги. Бьёрн не хотел, чтобы я вставал, смотреть там не на что, сказал он. Но я хромая добрался до борта и увидел, что на рее корабля Олава болтается какой-то человек.

– Я думал, мы всех убили, – вырвалось у Коня, и он сплюнул в воду.

По-видимому, Олав со своей командой обвязали пленнику лодыжки, тот висел вверх ногами, а голова находилась на уровне глаз Олава. Руки ему связали на спине и содрали с него всю одежду.

Наверное, Бьёрн знал, что будет дальше, он схватил меня за руку и сказал, что нам лучше вернуться на свое место и лечь. Но я не шевельнулся. Олав подошел к пленнику, держа в руке нож, и сделал длинный надрез у него на груди. Ночную тьму прорезал вопль. Олав отошел на шаг и нанес еще один удар, который пришелся по лицу бедолаги.

После той ночи я не мог относиться к Олаву так, как прежде. Ведь я восхищался им, видел в нем что-то великое, почти божественное. Но, глядя на то, как он до смерти пытает воина ярла, я видел перед собой всего лишь еще одного предводителя разбойников. Вряд ли этого человека было трудно заставить говорить, я думаю, он рассказал все еще до того, как Олав его подвесил. Вероятно, Олав хотел, чтобы мы увидели, как страшен он может быть, и поэтому убил несчастного с такой жестокостью? Олав взял у Сигурда копье и просунул в рот пленнику. Сигурд и второй дружинник подошли и ухватили висящего за предплечья. Олав стал проталкивать копье вверх, пока наконечник не вышел из живота. Человек все еще жил, но казалось, что Олав потерял к нему интерес, отошел к своему псу и стал гладить его по загривку. Пленника опустили на палубу, копье вытащили. Сигурд велел перекинуть его через планширь и перерезал ему горло, а