Финно-угорские этнографические исследования в России - А.Е Загребин

и сама возможность побывать в свободолюбивой атмосфере немецких буршеншафтов, призывавших к борьбе с косностью и рути­ной общественной жизни в ветшающих феодальных империях и кня­жествах, не могла не привлекать молодого венгра.

Будучи еще студентом, А. Регули увлеченно путешествовал по землям Северной Венгрии, Австрии, Моравии и Галиции, где крестьянское насе­ление еще не оторвалось от традиционных ценностей, сохраняя особенно­сти фольклора и материальной культуры. Маршрут его постдипломной поездки пролегал через Вену, Прагу, Саксонию, Пруссию, о. Рюген, Рос­ток, Гамбург и Киль. В 1839 г., проведя некоторое время в северогерман­ских городах, он купил билет на пароход, отплывавший в скандинавские страны. Сейчас трудно сказать насколько он тогда был осведомлен в вопросах финно-угорского родства. Биографам Регули твердо известно одно — коренной перелом в его мировоззрении и жизненных планах про­изошел за месяц пребывания в шведской столице. Посещая королевскую библиотеку, молодой путешественник познакомился с эмигрировавшим в Швецию финским историком, в прошлом одним из лидеров «туркусских романтиков», А.И. Арвидссоном. По этому поводу сам Регули писал: «Когда в Стокгольме я имел возможность часто общаться с финнами и по ходу изучать их язык, что показалось мне более притягательным, нежели дальнейшее бесцельное путешествие». Опальный доцент Гельсингфорского университета и его друзья, будущие основатели финс­кого национального движения, открыли венгерскому путешественнику пока еще очень туманные, но уже приобретающие некоторые контуры, страницы древней истории финно-угорских народов. Арвидссон, со свойственным ему поэтическим восприятием людей, писал о том впе­чатлении, которое произвел на него Регули: «Одухотворенный молодой человек, столь наполненный жизнью,...подобный свежему бризу».

Рождение ученого: Правоведение было решительно оставлено в прошлом, теперь А. Регули интересуют лишь родственные венграм народы, прежде всего финны, незадолго до этого обогатившие миро­вую литературу публикацией национального эпоса «Калевала». Регу­ли начинает учить финский язык, одновременно пытаясь переводить Калевальские руны на венгерский язык, чтобы продемонстрировать соотечественникам, как мало они знают о своих возможных северных родственниках. Он специально выбирает те отрывки, где звучит ге­роика финского слова, с помощью которого надеется переломить ус­тоявшееся со времени компаративистских публикаций Я. Шайновича и Ш. Дьярмати, скептическое отношение знатных и образованных слоев Венгрии к идее финно-венгерского родства. Для венгерской аристократии и буржуазии, оказывавших материальную помощь разви­тию национальных научных исследований, более предпочтительными виделись поиски родства древних венгров с воинственными гуннами, тюрками или кавказцами, чем с мирными и не имеющими даже соб­ственного дворянства финнами, тем более с полудикими охотниками и оленеводами, затерянными, где-то в сибирских тундрах.

Безусловно, общение с финляндскими единомышленниками и чте­ние специальной литературы серьезнейшим образом повлияло на Регу­ли, но все же его хунгарологические интересы сложились, по-видимому, несколько ранее, благодаря знакомству в Пеште с профессором венгерского языка и литературы И. Хорватом. Будучи частым гостем его дома, Регули не мог не быть свидетелем жарких споров, что велись патриотической интеллигенцией, в том числе, по вопросу венгерской прародины. Мало того, профессор Хорват был автором ряда историко­романтических сочинений, наибольшую известность из которых при­обрела книга о пришедших из Нубии и Абиссинии скифских племенах, как исторических предшественниках венгерской нации. Столь неуем­ное хунгарофильство становилось порой предметом острот его оппо­нентов, поговаривавших, что И. Хорват способен найти венгров на любом отрезке мировой истории, вплоть до Эдемского Сада, дворца Семирамиды и среди героев Троянской войны. Пройдет некоторое время и, по началу разделявший максималистские устремления своего наставника, Регули поймет, что для народа чувствующего свою значи­мость на свете, совсем не обязательно искать прославленных в исто­рии предков. Для настоящего ученого, коим он собирался стать, глав­ное старание должно заключаться в установлении истины, какой бы резонанс она не получила у жадной до сенсаций публики.

В 1841 г. в своем докладе, адресованном руководству Венгерской Академии наук, со свойственной ему горячностью, А. Регули напишет: «Из обсуждения этого вопроса выяснилось бы, действительно ли мы стоим здесь одинокими на всем земном шаре и без родственников как единственный пережиток исчезнувшего племени, или у нас еще есть неизвестные родственники. По крайней мере одно установлено твердо: если мы не найдем родственников здесь, то не найдем их нигде в другом месте. Я утверждаю это не без размышлений, я исследовал все гипотезы, в которых, правда, нет недостатка, если эта работа была полезна, то конечно в том отношении, что я сам еще с большим дове­рием обратился к финнам. То родство, которое существует между сред­неазиатскими языками (тюркским, монгольским, маньчжурским) и к которым причисляется финский и венгерский, хотя и обосновано, но неудовлетворительно, потому что это только родство класса, а вслед затем снова встает вопрос: к какому же из этих народов относятся венгры? Но я учитывал и это утверждение, а для того, чтобы, по край­ней мере, отвести от себя упрек в односторонности, я занялся тюркс­кой грамматикой, сравнил также монгольский и постарался получить об этих народах также хорошие и надежные этнографические и исто­рические объяснения. Но это родство не доказывает ничего другого, кроме того, что мы азиатский народ, в чем никто не сомневается. Более тесные и близкие узы связывают нас с финнами. О родстве между народами Кавказа и венграми не может быть и речи, так как, по иссле­дованиям столь многих ученых, и новейшим — Шегрена, который хо­рошо изучил и знал венгерский язык, не обнаруживается ни малейшего следа родства. И как долго мы намерены еще идти этой столь неясной тропой, строить столь призрачное родство! Мы бросаем наши взгляды повсюду и только там, где предлагается надежная основа, мы не хотим начинать! Как долго уже мы ищем свое происхождение! И как недале­ко мы продвинулись! Единственная причина — наша национальная гордость. Со временем, если знание этих финских народов продвинет­ся вперед и мы яснее увидим собственные условия, тогда, может быть, не будет причины краснеть, что же мы можем теперь, если мы забыли наши собственные деяния. О древней истории, героических делах финнов мы сейчас не знаем еще ничего, но мыслимо ли, что народ, который когда-то населял всю русскую землю от Ледовитого океана до Черного моря, что очень многочисленный народ совершал не более крупные и славные дела, чем теперь лапландцы и остяки? Храбрость — это не качество отдельных народов, каждый народ на земле — храбрый, если время принуждает его к воодушевлению и жажде деяний: в таких временах мы не можем отказать и финнам». Так, Регули в своем новом выборе встал на нелегкий и не всегда благодарный путь борьбы с устоявшимся мнением, примером своей жизни и трудов доказывая приоритет научного знания перед мифологизированным сознанием об­щества. Но прежде чем доказывать что-либо другим, необходимо