Япония в меняющемся мире. Идеология. История. Имидж - Василий Элинархович Молодяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хонда занимает крайне экстерминационистскую позицию, став одним из столпов «мазохистского» лагеря. Его статьи и книги имеют преимущественно журналистский, а не академический характер; в них собрано много фактического материала, но с точки зрения историографического анализа их уровень следует признать невысоким. Когда его итоговая книга была издана в США, издатели рекламировали ее не столько как научное исследование, сколько как «подвиг честного человека», если воспользоваться словами Пушкина о Карамзине[244]. Однако японские историки, не отрицая важности проделанной автором работы, основательно критикуют Хонда за тенденциозность в отборе источников и за недостаточное умение профессионально анализировать их.
Гораздо большим авторитетом пользуется другой радикальный экстерминационист Хора Томно, профессиональный историк, выпустивший первую книгу о «нанкинской резне» еще в 1972 г.[245] Он также подготовил к печати двухтомник документов о нанкинских событиях, вошедший в многотомную серию «Материалы по истории японо-китайской войны»[246]. Главное отличие Хора от Хонда в том, что он как профессиональный историк аппелирует прежде всего к документам, а не к устным свидетельствам. Поддержанный ветераном марксистской историографии Фудзивара Акира[247], Хора стал наиболее авторитетным защитником версии «нанкинской резни», которая восходит к Токийскому процессу. С годами его экстерминационистские настроения усиливаются. Если в семидесятые годы он предпочитал пользоваться нейтральным и более традиционным для японской историографии термином «нанкинский инцидент» (Нанкин дзикэн[249]), то в восьмидесятые годы говорил исключительно о «большой нанкинской резне» (Нанкин дайгякусацу).
Книги Хонда и Хора вызвали ответный огонь со стороны ревизионистов, аргументация которых обобщена в книгах Судзуки Акира и Танака Масааки[250]. Хора сразу же выступил с критикой А. Судзуки, на что немедленно последовала «антикритика» ревизионистов[251]. Масштабным ответом ревизионистам стала книга Хора «Доказательства “большой нанкинской резни”», выпуск которой в 1988 г. был явно спровоцирован появлением двумя годами ранее ревизионистского школьного учебника «Новый курс истории Японии».
Дискуссии высветили примечательное обстоятельство: типологическое единство аргументации радикальных представителей обоих лагерей. При явном недостатке достоверных современных (не послевоенных!) документов и доказательств обе стороны оперируют преимущественно свидетельскими показаниями: «мазохисты» – китайскими, «патриоты» – японскими[252]. «Мазохисты» утверждают, что показания китайских и европейских свидетелей заслуживают несравненно большего доверия как свидетельство пострадавшей стороны, в то время как японцы всеми силами старались скрыть позорящую их правду. «Патриоты» в свою очередь называют именно японцев жертвой послевоенной «промывки мозгов» и искусственного привития им «чувства вины» и ставят под сомнения свидетельства китайцев, проникнутые, по их мнению, исключительно ненавистью к Японии и жаждой мести. Равным образом стороны по-разному, порой диаметрально противоположно, интерпретируют многие документы: в приказах «не брать пленных» «мазохисты» видят призыв к их немедленному физическому уничтожению, а «патриоты» – указание распускать разоруженных пленных по домам, так как их содержание, особенно в условиях ведения наступательных операций, ложилось бы на армию тяжкой обузой. Нет согласия и по вопросу о соотношении «комбаттантов» и «нон-комбаттантов» среди погибших при взятии Нанкина и после него.
Рассудить этот спор невозможно, потому что обе стороны демонстрируют неспособность к диалогу. Однако несомненная польза дискуссий в том, что они показали сильные и слабые стороны аргументации обоих лагерей. Аргументы ревизионистов во многих случаях выглядят убедительнее и логичнее, особенно на фоне усиливающейся историографической критики Токийского процесса, но на стороне их противников большинство СМИ, представления, укоренившиеся в общественном сознании с первых послевоенных лет, а также недвусмысленно выраженная позиция США, Республики Корея и КНР. «Патриоты» не раз указывали на передержки и фальсификации в работах оппонентов, но и сами оказались не без греха. Так, их «дуайен» Танака допустил в подготовленном им к печати дневнике генерала Мацуи столько ошибок, что это вызвало сомнения не только в его профессиональной пригодности для подобной работы (все-таки он был доверенным лицом генерала и должен, как минимум, хорошо разбирать его почерк), но даже и в добросовестности[253].
Восьмидесятые годы были отмечены поиском «золотой середины» в восприятии и трактовке национальной истории, включая ее наиболее болезненные вопросы. Применительно к «нанкинской резне» такой оптимум попытался найти Хата Икухико в книге 1986 г. «Нанкинский инцидент»[254]. Отмежевываясь и от «мазохистов» вроде Хонда и Хора, и от «патриотов» вроде Танака и Судзуки, он так охарактеризовал свою позицию: «Меня считают принадлежащим к умеренной фракции. Можно подумать, что такая промежуточная позиция наиболее удобна, однако на деле это не так: во-первых, на нас нападают обе стороны; во-вторых, среди историков, занимающихся данной проблемой, нас мало, потому как большинство придерживается либо радикальной, либо консервативной точки зрения»[255]. Поставить под сомнение авторитет Хата как специалиста не удалось пока никому. Его также невозможно назвать «фашистом» или «националистом»: это респектабельный член умеренно-консервативной части академического истеблишмента, известный не только в Японии, но и за ее пределами. Хата никогда не отрицал факт «нанкинской резни», но оценивал число погибших в 40 тысяч «нон-комбаттантов». Однако, в последние годы он все чаще критикует экстерминационистов и участвует в работе ревизионистских обществ и групп.
Новую волну выступлений Хата вызвали книга американской журналистки китайского происхождения Айрис Чен «Нанкинская резня»[256] и публикация дневника немецкого коммерсанта Иоганна (Джона) Рабе, которого пресса поспешила окрестить «добрым человеком из Нанкина» и «Нанкинским Шиндлером»[257]. Обе книги имели огромный резонанс в США, где «Нанкинская резня» стала бестселлером, и в Японии. На них следует остановиться подробнее, поскольку они тесно связаны друг с другом.
В известном смысле книга Чен появилась как нельзя вовремя. Пришедший к власти в 1993 г. кабинет Хосокава начал новую серию «извинений» перед азиатскими странами за действия Японии в 1930-1940-е годы. Объявленная некоторыми американскими рецензентами «одной из важнейших книг двадцатого столетия», «Нанкинская резня» является типичным «вызовом извне» национальному сознанию японцев. Подчеркнуто антияпонский тон бросается в глаза с первых же страниц книги, демонстративно посвященной «памяти сотен тысяч жертв “нанкинской резни”» <курсив мой – В.М.>. Известие о подготовке ее японского издания вызвало немедленный и резкий протест ревизионистов, которые охарактеризовали ее как оскорбительную для национальной гордости, но дело, разумеется, не в чьей-то оскорбленной гордости. Такие авторитетные специалисты как Хата и его американский коллега Алвин Кукс, автор классических работ о конфликтах на Хасане и Халхин-Голе, насчитали в книге много фактических ошибок (в том числе происходящих от незнания автором японского языка) и откровенных фальсификаций, включая махинации с использованием эффектно, но недобросовестно подобранных фотографий. Проведенная историками экспертиза заключает, что ни одна из помещенных в книге фотографий, которые автор относит к описываемым ей событиям, не может быть
