Япония в меняющемся мире. Идеология. История. Имидж - Василий Элинархович Молодяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Какие выводы можно сделать на основании сказанного? Во-первых, манга и анимэ признаются уделом рецепиентов с «низким порогом восприятия». Во-вторых, продвижение «бренда “Япония”» будет ориентировано на них. В-третьих, предполагается, что их порог восприятия повысится и со временем они перейдут к чайной церемонии, дзэн-буддизму, романам Кавабата и Мураками, которые для них пока сложноваты. В-четвертых, эти рецепиенты – манга- и анимэ-фаны, известные под собирательным названием отаку, – станут проводниками японской культуры в своих странах, что следует из второго положения новой концепции культурной дипломатии страны:
– предоставление возможности посещения Японии творческим личностям, прежде всего, молодежи, для ознакомления с ее культурой с перспективой переноса ее влияния на родину адептов.
Комментировать третье положение концепции: развитие духа гармонии (ва) и уважения (кёсэй) к остальной части мира с целью предотвращения столкновения цивилизаций – не берусь ввиду его неконкретности.
Не берусь я и учить японских пиарщиков и идеологов, что и как им делать. Наверно, у них есть четкое видение положения, в котором находится их страна, и мнение о том, что надлежит делать. Остается констатировать, что национальная идея Японии и ее культура далеко ушли от прежних образцов – в стремлении соответствовать меняющимся реалиям и, так сказать, задрав хака-ма, бежать за глобализацией.
Case study
«Нанкинская резня» и послевоенная Япония
Все историографы, переносящие на бумагу плоды своих исследований, возлагают на себя тяжкую этическую ответственность, заставляющую их подбирать слова – средство передачи фактов – с особой тщательностью.
Кобори Кэйитиро, японский историк
Взятие японскими войсками Нанкина, столицы гоминьдановского режима, 11–12 декабря 1937 г. осталось бы важным, но сугубо частным эпизодом японско-китайской войны, если бы не одно обстоятельство. Вскоре после занятия города в нескольких американских и английских газетах и журналах промелькнули сообщения о массовых убийствах японскими войсками китайских военнопленных и мирных жителей, однако сколько-нибудь заметного развития эта тема не получила. Не воспользовалась ей и китайская пропаганда – ни националистическая, ни коммунистическая. Только после Второй мировой войны, в ходе работы Международного военного трибунала для Дальнего Востока (МВТДВ) в 1946–1948 гг., вопрос о событиях в Нанкине и ответственности за них был подвергнут специальному рассмотрению. Одним из его итогов стало вынесение смертного приговора генералу Мацуи Иванэ, бывшему командующему японскими экспедиционными силами в Китае. До того еще несколько японских генералов были осуждены на проходивших в Китае «малых» процессах. Именно тогда появился термин «нанкинская резня» (Нанкин дайгякусацу; Nanking massacre), дающий недвусмысленную оценку характеру и масштабу происшедшего и получивший «права гражданства» даже в специальной литературе. С тех пор споры о том, что же действительно произошло в Нанкине в декабре 1937 г., не затихают ни в Японии, ни за ее пределами.
Со временем значение дискуссий вышло далеко за пределы обсуждения конкретного исторического факта и достоверности имеющихся о нем сведений, а сам вопрос приобрел принципиальное значение для международного престижа Японии, для национальной гордости японцев и, в известном смысле, для их национальной самоидентификации. С ним связывают рост националистических настроений и в Японии, и в Китае[223]. Если версия Токийского процесса о хладнокровном уничтожении японцами более двухсот тысяч ни в чем не повинных китайцев, преимущественно военнопленных и мирных жителей, после взятия Нанкина в конце 1937 г. полностью подтвердится, совершившееся ложится несмываемым позором не только на армию, но и на всю страну. Япония уже не раз приносила официальные извинения китайскому народу за ущерб и страдания, причиненные агрессией, и признала свою полную ответственность за содеянное (например, в совместной декларации правительств КНР и Японии в ноябре 1998 г.), не вдаваясь однако в конкретные подробности. Поэтому «патриоты» из числа японских историков, публицистов и общественных деятелей не устают повторять, что поведение императорской армии во время войны в Азии было, конечно, не лишено «эксцессов», но они сопоставимы с тем, что совершали в Европе армии союзников, а не нацистской Германии. Антияпонски настроенные авторы и «мазохисты» (сознательно беру это слово, как и «патриоты», в кавычки) среди самих японцев настаивают на обратном. Иными словами, вопрос о том, что на самом деле произошло в Нанкине, имеет для Японии и японцев отнюдь не отвлеченный характер.
Именно эти соображения побудили меня специально исследовать такой, казалось бы, частный и далекий от современных проблем факт. Точнее, даже не сам факт, а историю его восприятия и интерпретации в современной Японии, потому что значение данной проблемы для японского общества сравнимо со значением дебатов о холокосте (т. е. о наличии и широкомасштабном исполнении нацистской Германией официально разработанной и одобренной Гитлером программы уничтожения евреев по этническому признаку) для Европы и США или со значением дискуссий о большевистской революции и сталинизме для перестроечной и постперестроечной России.
Во всех трех случаях речь идет о конкретных исторических событиях, об их реконструкции на основании имеющихся данных, а затем об их интерпретации. По логике вещей, это дело ученых-историков, обладающих необходимой профессиональной квалификацией и научной добросовестностью. Однако все эти дискуссии разворачиваются отнюдь не только в специальных академических изданиях, но в первую очередь на страницах наиболее популярных и читаемых газет и журналов, на телевидении и в Интернете. В них, помимо ученых, участвуют журналисты, писатели, политики, общественные деятели и даже простые граждане, считающие себя вправе не только оценивать события прошлого, но и судить о специфических проблемах, которые должны находиться в компетенции профессиональных историков. Следя за ходом дебатов о «нанкинской резне» в японских и американских СМИ, невольно вспоминаешь споры вокруг «исторических фантазий» Д. Волкогонова, Э. Радзинского, В. Суворова (В. Резуна), затрагивавших наиболее чувствительные моменты отечественной истории. Сходство ситуации налицо: события прошлого используются для политических и идеологических «разборок» дня сегодняшнего.
В центре внимания настоящего исследования – история не столько «нанкинской резни» как таковой (в ней, следует признать, до сих пор остается много неясного), сколько дебатов вокруг нее, всегда отличавшихся жесткой идеологизированностью, политизированностью и непримиримостью сторон, демонстрирующих явную неспособность к диалогу. Автор не предпринимал собственного исследования вопроса «как было на самом деле» и не намерен предлагать здесь свою версию происходившего. Моя задача скромнее – познакомить читателя с основными точками зрения и интерпретациями событий, появившимися в послевоенной Японии, показать их связь с общественными и политическими процессами и по мере возможности подвергнуть их критическому анализу.
Спорам о Токийском процессе столько же лет, сколько и самому процессу. Что это было – справедливый и беспристрастный «суд народов» над «отребьем человечества» или
