Япония в меняющемся мире. Идеология. История. Имидж - Василий Элинархович Молодяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подобный разнобой задают уже сами источники, которыми пользуются те или иные авторы. Ветеран ревизионистской историографии Танака Масааки, бывший помощник генерала Мацуи, лично побывавший в Нанкине в июле 1938 г., а затем посвятивший изучению этой проблемы более полувека, резонно строит свою критику официальной версии «нанкинской резни» на практически полном отсутствии современных (т. е. относящихся к периоду до начала войны на Тихом океане) свидетельств о массовых убийствах и т. д. Понятно, что в японской прессе, находившейся под практически полным контролем властей, такая информация появиться не могла, но и в Европе, и в США, где общественное мнение к тому времени было настроено антияпонски и прокитайски, подобные сообщения были единичны и при последующей проверке нередко оказывались основанными на слухах или просто газетными «утками». Китай не поднял этот вопрос в Лиге Наций. Дипломатические представители США, Англии и других держав, так или иначе вовлеченных в конфликт, тоже не отреагировали на случившееся, хотя и раньше, и позже засыпали японскую сторону протестами по куда менее значительным поводам.
По документам того времени и позднейшим воспоминаниям дипломатов создается совершенно определенное впечатление, что главной проблемой декабря 1937 г. было потопление японской береговой артиллерией на реке Янцзы американской канонерской лодки «Рапау» и обстрел английского военного корабля «Ladybird». Эта провокационная выходка чуть было не привела к разрыву обеими странами дипломатических отношений с Японией, и только решительная позиция министра иностранных дел Хирота Коки, принесшего, несмотря на жесткое давление со стороны армии, американскому и английскому послам официальные извинения от имени своего правительства, спасла ситуацию от возможных фатальных последствий[231]. На Токийском процессе, где Хирота оказался в числе подсудимых, защита попросила приобщить к делу мемуары английского посла в Токио Роберта Крейги с описанием этих событий и высокой оценкой действий министра, но ей в этом было отказано. В итоге Хирота был приговорен к повешению – единственный штатский среди семи смертников, оказавшийся в последние минуты земной жизни в одной компании с теми «заговорщиками», с которыми нередко боролся и даже враждовал…
Вместе с Хирота на эшафоте оказался и генерал Мацуи, командовавший в 1937 г. японскими экспедиционными силами в Китае. Оправданный по всем пунктам обвинения, включая «агрессию против Китая» (статья 27) (!) и признанный виновным только в «преступлениях против обычаев войны» (статья 55), он был объявлен главным виновником «нанкинской резни». Однако следует признать, что непосредственную ответственность за совершившееся должен нести не Мацуи, известный своими паназиатскими симпатиями и приверженностью международным законам и нормам ведения войны (этим отличались далеко не все японские генералы!), а штурмовавший Нанкин генерал-лейтенант принц Асака, дядя императора Сева, но принца – как члена императорской фамилии – к суду вообще не привлекали.
Сторонники официальной версии «нанкинской резни» часто вспоминают книгу «Что означает война: японский террор в Китае», составленную в 1938 г. британским журналистом австралийского происхождения Гарольдом Тимперли по заказу гоминьдановского министерства информации[232]. Однако Тимперли, как и другой автор популярных прокитайских и антияпонских книг Эдгар Сноу[233], в Нанкине не был и пользовался информацией из китайских источников, а также свидетельством профессора Чжинлинского университета американца Майнера Бейтса, находившегося в городе во время взятия его японской армией. Именно Бейтс назвал Тимперли цифру в 40 тысяч убитых (28 тысяч солдат и 12 тысяч гражданских лиц), которую с небольшими поправками принимает Хата.
Бейтс был одним из главных свидетелей обвинения при рассмотрении вопроса о «нанкинской резне» на Токийском процессе. Китайских свидетелей можно было заподозрить в необъективности и стремлении отомстить японцам, но личная репутация, нравственный авторитет и предполагаемая беспристрастность Бейтса придавали его свидетельству особый вес. Однако сам он начал говорить и писать о японских зверствах в Нанкине только в годы войны на Тихом океане, что активно использовалось американской пропагандой. Когда же 15 декабря 1937 г. два японских журналиста брали у него интервью в Нанкине, он принял их достаточно любезно и даже поблагодарил японскую армию за дисциплину, организованность и быстрое установление порядка в городе[234]. Конечно, можно проигнорировать это свидетельство, приписав его недобросовестности газетчиков, извративших слова Бейтса, или его опасением за свою жизнь. Но, насколько известно, он никогда – по крайней мере, официально – не отказывался от своих слов,
а жизнь иностранцев внутри так называемой «зоны безопасности» угрозам почти не подвергалась. Более того, профессор мог просто отказаться от интервью: вряд ли его брали под дулами автоматов. Впрочем, в частных письмах из Нанкина Бейтс резко отзывался о репрессивной политике японской армии. Где же правда?
На процессе Бейтс произвел колоссальное впечатление подробным и красочным рассказом о «реках крови» и «горах трупов», однако в ходе перекрестного допроса вынужден был признать, что своими собственными глазами видел только одно убийство, а об остальных знал с чужих слов (эта сцена эффектно обыграна в японском фильме 1998 г. «Пурайдо», представляющем ревизионистский взгляд на историю Токийского процесса в целом). Что касается «гор трупов», то их, во-первых, видели далеко не все, а во-вторых, взятие города сопровождалось ожесточенными боями и значительными жертвами с обеих сторон. Эмоциональное, но документально не подкрепленное свидетельство Бейтса – типичный пример триумфа «царицы доказательств» – вошло в стенограмму процесса, получив статус исторического документа, если не факта. Однако следует вспомнить замечание П.А. Судоплатова, пусть и сделанное по другому поводу: «События, описанные кем-либо, всегда интерпретируются в интересах власти, версия которой воздействует на влиятельных историков и ученых и становится “историей”»[235]. Материалы Бейтса – из которых, на взгляд автора настоящей работы, наибольшего внимания заслуживают его письма из Китая 1937–1938 гг., а не послевоенные рассказы – до сих пор переиздаются в антологиях «свидетельств очевидцев» о «нанкинской резне», оставаясь «гвоздем программы». Китайский историк Чжан Кайян, составитель наиболее основательных и авторитетных изданий такого рода, с благодарностью называет Бейтса своим учителем[236].
Показания Бейтса на Токийском процессе сыграли едва ли не определяющую роль в формировании образа «нанкинской резни»,
