Обмануть судьбу - Элеонора Гильм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А если это просто слухи? Злые наветы?! Ульянка наговорила, а я и поверил… Аксинья гордая, не оправдывалась. Характер – кремень. Господи, – эта ночь была самой страшной в жизни Григория, сравнимой лишь с той крымской ночью, когда он оплакивал истерзанную Веру, первую свою любовь.
* * *
Аксинье казалось, что она видит дурной сон и скоро проснется. Тогда все будет хорошо, как раньше: любящий муж, уютная изба. Даже к матери боялась она идти: как рассказать такое, как признаться в издевательствах мужа?
Вспоминались теперь ей слова Глафиры о том, что есть у Григория темное дно, что с ним будет непросто, что в плену что-то с ним случилось, лишившее его мягкости и доброты. Всплывали в памяти Аксиньи картины жестокой расправы Григория над лесными татями, напугавшие ее когда-то. Суровый, жестокий человек, мстивший своим обидчикам, Григорий и сам оказался способен на насилие. Когда сердце его охватывала холодная ярость, он лишался всякой человеческой жалости и сострадания. Надругался над телом жены – и уехал утром как ни в чем не бывало.
Избил, исстегал спину… Испокон веку мужики так делали. Простить надобно.
Насильничать богомерзким способом… Над женой своей венчанной… Грех. Не прощу вовеки.
Несколько дней лежала Аксинья на животе, стонами разбавляя тишину избы. Зеленая мазь настаивалась у печки, котяра примостился под боком, а сон все не шел. Вновь и вновь прокручивала она в своей голове картины страшной ночи. Думала, почему же бесконечное счастье ее замужней жизни обернулось грязью и пакостью. Так нарядная, дорогая одежда порой скрывает язвы, безобразные наросты, гниль на коже.
– Аксиньюшка, – за дверью раздался чистый Софьин голосок. «Ребенка уж родила, а все тоненько говорит, будто девчонка», – усмехнулась Аксинья.
– Заходи, Софья, – откликнулась она, Уголек громко заорал на своем кошачьем языке.
– Бледная… На тебе лица нет… Ты заболела. А что ж нам не сказала? Мы бы… – засуетилась Софья.
– Не надо родителям и брату знать. Обещай, что не скажешь.
– Хорошо, молчать буду. Что случилось-то?
– Муж решил поучить меня. Да увлекся. – Софья ахнула, увидев подживающее месиво на спине золовки. Вернувшись домой, несколько раз она открывала рот, чтобы рассказать свекрови об Аксиньиных мытарствах, да в последний момент не решалась. Зачем чужими бедами травить свою мирную жизнь? Помирится Оксюша с Григорием, будут миловаться как прежде, а родственница, разнесшая молву о битой жене, останется виноватой.
На следующее утро Аксинья заставила себя встать с постели. Нечесаные волосы торчали в разные стороны, во рту стоял кислый привкус разочарования, а изба смотрела на хозяйку с немым укором.
Все валилось из рук, в хлеву жалобно мычала недоенная корова, а Аксинья все думала свою черную думу. Внезапно что-то решив, она успокоилась, споро взялась за дело. Тело ее ломило, спина отзывалась тревожно на каждое сноровистое движение, но к ночи все большое хозяйство было накормлено, почищено, обихожено.
Через пару дней, к вечеру, уже привычно зайдя в избу кузнеца, Строганов потребовал квасу:
– Дай, хозяйка, выпить с дороги, – и плотоядно наблюдал за Аксиньей, спускающейся в погреб. Не особо свежа, без того телесного сока, который обычно влек Степана. Смурна лицом сегодня. А что-то его влекло, тянуло неодолимо в эту избу, к молодухе с темной косой и неулыбчивыми глазами, тонкой, как девушка. Может, по нраву ему пришелся ее несговорчивый характер, то, что не млела она, как другие бабы, от его льдисто-синих глаз, вкрадчивого голоса, широкого разворота плеч? Может, хотелось ему охоты, преследования, сопротивления, криков жертвы?
Степан, внебрачный сын, вымесок одного из братьев Строгановых, был рожден после того, как молодой еще промышленник обласкал одну вдовицу. Чтобы обошлось без скандала, забрал Максим мальчика в семью. Жена растила мальца, который удалью и острым языком не давал покоя ни ей, ни законным детям. Отец определил вымеска мотаться по дальним разъездам, чтоб поменьше раздражал семью. Степан закупал иноземное оборудование для строгановских заводов, заключал сделки, мог договориться и с бухарцем, и с англичанином… Да хоть с самим чертом! Подружиться с купцами и товар купить подешевле, продать подороже – это к нему. Обаятельный, улыбчивый, рубаха-парень, он мог быть опасным врагом. Обманывать его боялись, предпочитали дружить.
Жители Соли Камской и окрестных деревень всегда с опаской относились к Строгановым. Максим, Никита, Андрей и Петр разделили земельные владения, но мира меж ними не было. Каждый думал, что он обойден, что достались ему худший кусок земли, бедная солеварня. Едины братья были в одном: алчно разевали свои руки на все города и поселения, желая сделать их своими поместьями, а людей – крепостными.
Еще Иван Грозный дал Анике Строганову и его потомкам грамотку на владение землей в Прикамье, Зауралье, на сбор оброка, на торговлю с англичанами, на соляной промысел. Хитроумные дети и внуки Аники множили богатства рода, становясь все опаснее для простого люда. Последние пять десятков лет земли в Великой Перми переходили к загребущим купцам, и конца и края этому не виделось. Соль-Вычегодская и Орел-городок, вотчины Строгановых, соревновались с Солью Камской по торговым оборотам, по продаже соли, и далеко не всегда солекамцы выходили победителями.
Степан Строганов частенько наезжал с Орла-городка в Соль Камскую: Бабиновская дорога вела в сибирские края, где у него были мутные дела с инородцами. Поговаривали, что скупали Строгановы шкурки соболя, куницы, горностая, белки, зайца за сущие копейки у местных зырян: то за котлы, то за бусы, то за домашнюю утварь. Местные инородцы в мехах особых богатств не видели, даже соболя ценили больше за вкусное мясо, чем за шкурку. А Степан, говорливый, напористый, изучивший нрав дикарей, был настоящим мастером по части таких торговых сделок.
К своим тридцати годам он так и не женился. Менял любовниц, портил девок, вводил в искушение мужних баб и вдовиц. Отец и дядьки уже махнули на него рукой. В деревне Еловой вымесок строгановского рода нашел себе очередную потеху.
Подготовившись к долгой осаде, Степан стал рассказывать Аксинье про города, в которых бывал, про страны заморские – Хиванское ханство, Китай, Персию. Она слушала, устремив на него взгляд, отстраненный, загадочный.
– В черном теле держит тебя муж. А, красавица? – он вытащил из-за пазухи серебряный браслет с чернением. Она вытянула руку, полюбовалась на чудную вещицу.
– Что ж ты не кричишь? Не срываешь браслет с руки?
Она молча смотрела на него. Когда руки его обхватили талию, когда тело его придвинулось близко, Аксинья высвободилась
