Евангелист Иван Онищенко - Юлия Крюденер

- Встретили меня хорошо, в полном составе: и прокуроры, и батюшка, и сам губернатор; в кандалы не заковывали, руки не вязали, пригласили сесть на стул.

- Чаем не угощали? - пошутил кто-то.

- Нет, чаем не угощали, но давали целовать крест и Евангелие. Я не стал. Я сказал, что и так буду говорить правду, только правду.

- Ну и что ты рассказал им? Какую правду?

- Правда одна, как перед Богом. Рассказал все, что делал злого за мои двадцать два года злодейства. Ничего не утаил.

- И всех, кто с тобой был, тоже назвал? Это ведь тоже правда?

- Нет, ни одного имени я не назвал и не назову. Только то, что делал я как злодей и только я.

- А если спросят, как ответить? Ведь неправду говорить нельзя?

- А молчание, зачем оно нам дано? Помню, в камере надзиратели искали у нас иголку: видели в глазок, что шили мы, латали, штопали. А уголовникам нельзя. Те зашли, спросили: "Где игла?" Отвечаем: "Не знаем". А ее спрятали над дверью. Одного спросили - "Не знаю", другого - "Не знаю". Тогда к набожному старичку. "Ты, дедушка, веришь в Бога, ты не скажешь неправду. Где игла?" А старик молчит и ничего не отвечает. Сказали: "Посадим в карцер, бить будем и ты скажешь". Две недели сидел старик в карцере, обливали там его водой, кашлять стал грудью, а не сказал. Надо говорить только правду, а если нельзя - молчать, как умел это делать Христос, когда не нужно было отвечать ни слова. Даже правитель дивился.

- Ну и что они сказали?

- Поверили. Всему поверили. Ничего не сказали. А что они скажут? Будут судить, там все скажут. Ну и милости от них мне не надо. Мне, чтобы совесть не мучила, не судила, зло камнем не давило. А сейчас так мне петь хочется. Знаю твердо, никогда я не буду ни убивать, ни красть, ни даже кричать на глупого человека. Ну а губернатор сказал, что для человека, которым не изворачивается, а говорит правду, даже в душе сурового судьи появляется теплота и милость. И это тоже правда. Барнадский попросил подать ему воды и, взяв глоток, продолжал:

- Скоро нас поведут на допросы, все будет. Уведут и меня, уведут и Ваню, - он тепло посмотрел на Онищенко. - Мы все стали совсем, совсем другими, но это до первого поворота, а там все наши привычки будут тащить нас назад. Вот мне и сейчас трудно говорить. Почему? Моя речь за двадцать два года тюрьмы стала вся почти руганью. Теперь я не могу ругаться, но я почти и не могу говорить. Нет связывающих слов, которые я говорил даже во сне. И надо время, чтобы научиться говорить верно и чисто. Так и во всем. Но это дело времени. Ты как думаешь, Ваня? Расскажи нам ты. У тебя речь чистая, ты, наверное, никогда не сквернословишь?

- Сквернословить - нет, такого не было. А сколько всего есть! Сколько надо трудиться над собой, чтобы оставить дурные привычки и приобрести добрые! Иисус Христос - какой был? А тоже все навыком достигал: "Хотя Он и Сын, однако страданиями навык послушанию".

- Ваня, - сказал Бернадский, - ты бы прочел нам о жизни Иисуса. Как Его били и как Он все по-настоящему сносил.

- Мы читали сегодня, когда ждали вас, - сказал Ваня. - Давайте поговорим. Чует и моя душа, что скоро и меня позовут в судилище. А много бы хотелось сказать вам нужного.

- Ваня, - спросил кто-то с нар, - а вот скажи мне, вот я теперь верю в Бога, а как же молиться Ему? Люди ходят в церковь, евреи у нас в синагогу ходили. Ты тоже на воле куда-то ходил. А как мне быть? Наверное, мне из тюрьмы и не вырваться, а как же я буду?

- Точно так однажды спросила самарянка у колодца Иисуса Христа. А Христос ей говорит, что надо поклоняться Богу в духе и истине. А это значит жизнью, надо жить по заповедям Божьим, вот и поклонение. Я недавно сам думал об этом, а теперь тебе и всем скажу: какое время для человека самое ценное? Сейчас, вот этот день, этот час, что мы сидим, слушаем. Завтра уже не в нашей воле, вчера ушло, а сейчас всегда с нами. Какие люди для человека самые нужные? Вот те, которые сейчас находятся возле нас. И это всегда так, и дело наше - это любовь между ними. Вот я уйду, может быть, в Сибирь. Сергей, возможно, на волю, а может, на каторгу. И так каждый из нас. Где он не будет, всегда с ним время, люди, любовь.

Милые мои братья! Как мне хочется обнять вас всех, которые мне делают добро, которые любят меня. А могу ли я кого не любить, чтобы мне было хорошо? Нет, это так не бывает. Если не люблю надзирателя, конвоира, даже палача своего, нет мне радости. Неприязнь хотя бы к одному человеку отравляет все. Как мне тяжело было, когда Сергей, как мне казалось, не любил меня. Очень тяжело было.

- И когда и ударил тебя в первую ночь сапогом и грудь и тебе было больно... Я тебе не говорил этого. Ты прости меня, я не понимал ю-гда ничего.

- Нет, тогда мне не было тяжело. В ту ночь я, наоборот, не обиделся, а испытал совершенную радость, как сегодня помню.

В коридор принесли кипяток. Все поднялись. Скоро поверка, скоро спать. Что принесет завтрашний день?

Глава 19. Увещевание Онищенко

И как чуяло сердце, так и было. После прогулки Онищенко вызвали на допрос. Выходя из камеры, он