Пангея - Мария Голованивская

Но многие общие знакомые, глядевшие в этот момент пылкие кадры, все равно думали о лучшем водевиле прошедшего сезона, Fedor & Klara Story: политика, конечно, дело увлекательное, а иногда даже и зрелищное, но что до нее простому смертному? А вот кровоточащие измены, такие как у Федора и Клары, — вот это действительно свежо, и страшно, и завораживает, и всегда такое невольно примеряешь на себя.

— У нас прогнозы погоды никогда не врут, — убеждала гостей Терри. — У нас просто не принята такая халтура.

Теперь она разливала в толстостенные стаканы, заполненные льдом, очередную порцию непонятного славянам коктейля с мятой и кока-колой.

— Кеннеди, вы знаете, как много Кеннеди сделал для Америки? Он и есть наша мечта. Это все, — она ткнула пальцем в телевизор, — его заслуга, этот прекрасно работающий мир. И никакая русская война нам не страшна.

— Кеннеди убили, — рассеянно проговорила Клара, — разве мудрого правителя могут убить? У нас вот никого не убивали…

— Вы сами себя убивали, — парировала Терри.

Клара, царственно восседавшая в удобном кресле, растерянно улыбнулась.

— Что же такое этот рак? — чуть было не сказала она вслух.

Что она сделала не так? И почему именно сейчас, когда в ней как будто проснулась жизнь, когда ей снова захотелось включиться в нее, отдать свои старые долги. Ведь она же в долгу — она бросила медицину, и страшно подумать, скольких она не вылечила, не спасла.

Несмотря на полученный две недели назад от врачей приговор, она выглядела неплохо — кремовое шелковое приталенное платье освежало ее, ножки в маленьких туфельках казались крошечными, а изящные икры будили воображение. («Как он мог предпочесть Кларе какую-то секретаршу, у него что, глаз нет?» — задавалась вопросом Терри. Джордж сам рассказал Терри о позорных взаимных изменах Федора и Клары, он был возмущен. Но когда он узнал о страшном приговоре, смягчился и пригласил их — надо быть человечным — так он объяснил свой порыв).

Джордж был старинный приятель Федора. Дипломат, сын дипломатов, родители в отставке проводят благородную старость в просторном фамильном гнездышке в Нью-Джерси за чтением газет, журналов и толстых книг. Отец его, кажется, пописывает мемуары, что-то о Нюрнбергском процессе, на котором он в молодые годы работал переводчиком. Помнит он немного, говорил Джордж, но разве это важно. Куда важнее, что каждый день он поднимается после завтрака в белой сорочке и прекрасном костюме, вышедшем из моды лет уж тридцать как, в свой кабинет работать, глубокий уже старик — и костюм не слеживается, и дым выходит у него изо рта красивыми кольцами, и жена с гордостью ходит на цыпочках, и чинно и осмысленно тикают в доме часы.

Терри, чтобы смягчить сказанную резкость, неловко улыбнулась — ей никогда не хотелось важничать при муже. Теперь он отругает ее, когда гости уйдут, и чтобы он не дулся весь вечер, она подошла к нему, погладила по волосам, воздушно поцеловала в макушку. «Это и есть смерть, — подумала Клара, увидев воздушный поцелуй, — в изменах намного больше жизни. Но почему тогда я должна умереть, а они останутся жить?»

Она пыталась разгадать. Она ведь была безупречным диагностом, всегда видела корень болезни, а тут разглядеть не могла, не могла определить момент, когда клетки внутри нее стали бесконтрольно делиться. Что послужило импульсом? Неужели это наказание за Ананда? Но может ли так быть? Она полюбила, наконец-то почувствовала настоящую радость от общения с мужчиной, ведь с Федором был только один долг, и то поначалу, а потом он стал называть ее «мама», как дети, а она его — «папа», какая же при таком обороте может быть страстная близость? Она поставила крест на медицине, оставила больных умирать, она отдала всю себя Яшке и Соне, и что, за измену этому тусклому долгу, за ссылку в пресную Венгрию она должна теперь навсегда перестать видеть солнце? Может быть, ее разрушило чувство вины? И перед Анандом, и перед Федей, который никогда не простит ей шушуканья за его спиной?

Она прекрасно понимала, что болезнь — это поломка. Незримый удар направляется в самое слабое место, образуется дыра, и из нее выползает смерть. Но кто это делает, кому это нужно?

Тысячи раз она пыталась понять, что именно было этим смертоносным ударом. Вот их первая с Анандом встреча: молодой человек, индус с очаровательной и скромной улыбкой, в первый день в отеле, когда они только приехали, поднес ей чемодан.

Через несколько месяцев они случайно столкнулись в городе, он тащил пышную подарочную корзину с прикрепленным к ручке розовым шелковым бантом — как же неудобно было ему тащить!

Когда Терри сказала: «Вы убиваете сами себя», Клара сразу подумала про рак: все точно, так и есть, изменила себе, вот и родила опухоль. Болезнь выросла внутри меня, а я ее и не почувствовала, потому что она и есть я сама, твердила про себя Клара. Но когда именно она изменила себе? Может быть, еще не поздно обмануть измену, и она выживет?

Но не могла же она, как Светлана Аллилуева, укатить в Гималаи?

Когда теперь она вспоминала про Ананда, она всегда думала о Гималаях. Вспоминала, как они с Федей летели над ними — это был очень долгий перелет с множеством пересадок, — они летели до Куала-Лумпура на торжественный прием, был декабрь, но летели они в тепло, и это тепло было таким же непостижимым, как и эти горы.

Гималаи почти касались брюха самолета. Они возвышались над облаками гигантским Солярисом, который и показал Тарковский вскоре после их поездки. Это был целый материк — Гималаи, и облака колыхались вокруг них, как послушные и мягкие волны, отдавшие всю свою силу вниз — океанам и морям. Она глядела на них и глотала слезы: как могла она бросить то, для чего была рождена? Какого черта она летит в этом самолете и восхищается чужими горами? Испуганные пассажиры прилипли к иллюминаторам, таращились до хруста шей. Кто-то охал, кто-то стонал — это был транс, именно так Гималаи влияют на людей, пролетающих над ними, — потом объяснил ей Ананд.

Их прогулки с Анандом отдавали молодостью. Они колесили по бывшим охотничьим угодьям — будапештскому парку Варошлигета, они любовались старинным замком с причудливым для русского уха названием Вайдахуняд, они ели клубничное мороженое на скамейках, нюхали распускающуюся сирень, она говорила, он улыбался. Удивительно, но он знал немного по-русски, проучился несколько лет в Университете дружбы народов, жил в общежитии, но потом уехал домой — случилось несчастье, умерла мама.

Когда они гуляли и кружили, он больше не работал в отеле, а пошел разносчиком в магазин, он очень скромно жил в съемной комнате, которую делил с несколькими точно такими же индусами, как и он.

И вот Клара говорила и говорила, а он улыбался и кивал, и они гуляли иногда часами в его выходные дни, потому что ничто не держало ее дома — дети были с нянькой, по дому все делает домработница, проворная румыночка Анита, миляга и скромница, но при этом и с достоинством, и с норовом, и, конечно же, при погонах — с ней и слово-то молвить страшно. Да и о чем?

Она рассказывала Ананду про медицинский институт, про то, как ее сживали со свету все подряд — за ее безупречное медицинское происхождение, за ее хорошую квартиру, но более всего за то, что она никогда не ошибалась и ее боготворили больные.

Она рассказывала ему о своей ближайшей подруге Вассе, всегда при всех посмеивавшейся над ней, принижавшей ее заслуги и преувеличивавшей свои.

Клара рассказывала Ананду, как ее буквально спас Федор, уведя в сторону от этой зависти, вскружив голову, вырвав из среды. Она рассказала ему, как меркли ее рыжие волосы и в результате сделались почти серыми от той жизни, которой она жила — поначалу прекрасной и даже веселой, но не своей, не своей!

— А разве может быть здесь, на земле, своя жизнь? — улыбался Ананд.

Он в ответ на ее расспросы рассказывал о себе и своей семье. О крошечном городке, где родился и вырос. О прилепленных друг к другу домиках, между которыми пролегает тропа и течет сточная канава.

— Мы всегда боготворили белых людей, — улыбаясь, вкрадчивым голосом говорил он, — наверное, еще с тех времен, когда нас завоевали англичане. Англичане необычные и удивительные люди, так ведь? В нашем городке все сдавали комнатки путешественникам. По Индии многие путешествуют, а вы бывали там?

Клара покачала головой.

— У нас в Индии дервиши и боги сами приходят к людям. Вам нужно туда обязательно поехать, Клара. Там вы почувствуете себя царицей.

Он рассказал о том, как оказался в Будапеште. Однажды комнатку в его доме сняла белая женщина-врач, мать его так восхищалась ей, так старалась угодить, считая, что эта белая врач должна дать денег на свадьбу сестры. Но она обманула, взяла адрес, пообещала, но денег так и не прислала.

— Разве богатые не должны платить за бедных? — в порыве внезапной искренности воскликнул Ананд, — это же так естественно! А потом проездом останавливался один русский человек, и он пообещал пригласить меня учиться в Москву и свое слово сдержал. А потом привез меня сюда, я так и не закончил вуза.