Россия на пороге Нового времени. (Очерки политической истории России первой трети XVI в.) - Александр Зимин

Так был решен казанский вопрос. Однако достигнутый компромисс устраивал обе стороны только на время. Это была передышка, необходимая и казанцам, и московскому государю.

С Крымом Василий III продолжал вести сложную дипломатическую игру. В феврале 1530 г. туда отправлен был посол Степан Иванович Злобин, а 16 июня в Москву прибыл крымский посол Ахмат Улан. Ведя переговоры об условиях шерти с Саадат-Гиреем, великий князь посылал одновременно грамоты и его противнику Исламу, предлагая ему выехать на Русь[1423].

Казанские планы Василия III не способствовали стабилизации русско-крымских отношений. В феврале 1531 г. Василий III получил из Крыма донесение, что Саадат-Гирей собирается выступить в поход на Литовскую землю. Однако в самый последний момент под влиянием своих советников он отменил свое решение и разрешил царевичу Бучаку совершить набег на Русь (на тульские места и Белев)[1424]. Для предотвращения подобных набегов весной Василий III послал в Путивль Шигалея, Ак-Доулета и сына мурзы Кам-бара со «служилыми татары». Сюда же были направлены и русские воеводы князья Б. И. Горбатый, Д. С. Воронцов, В. Коробов, и из Новгорода-Северского князь И. Барбашин, и из Стародуба князь Ф. В. Оболенский. Одновременно на Коломну и Каширу должны были идти князь В. В. Шуйский и другие воеводы[1425].

20 февраля после получения известия о набеге крымцев «на тульские и одоевские места» в Тулу посланы были воеводы князь И. М. Воротынский, И. В. Ляцкий, князь И. Ф. Овчина Оболенский и др. Однако 7 марта на Тулу послан был Иван Фомин Ларев с приказом заменить воевод. Трех названных военачальников дьяк А. Курицын доставил в Москву. Чем вызвана была эта опала, неизвестно. Но она была кратковременной. Летом 1532 г. И. М. Воротынский и И. Ф. Оболенский уже упоминаются среди воевод в полках, а в мае 1533 г. такие же сведения есть и о И. В. Ляцком[1426].

Весной 1531 г. из Крыма пришла весть, что Саадат-Гирей ограбил русских гонцов и послов, ссылаясь на то, что-де ему мало было привезено поминков.

Попытки крымцев оказать вооруженное давление на Россию оказались тщетными. Еще 3 июля князь Б. И. Горбатый сообщал из Путивля, что около 1 тыс. крымцев подошли к Одоеву. 22 июля из Крыма поступила весть, что 500–600 крымских людей хотят совершить набег на рязанские места. Тогда «на берег» отпущены были воеводы, одновременно «прибавлены» были воеводы на Туле и в Рязани[1427]. Этим дело и ограничилось. Никаких серьезных акций против России Саадат-Гирей, несмотря на нажим турецкого султана, предпринимать не мог[1428]. У него снова произошел разрыв отношений с Исламом, которого летом 1531 г. взяли себе на царство астраханцы.

Единственно, чего мог добиться Саадат, — это высылки «за море» одного из своих соперников — Сагиб-Гирея (сентябрь 1531 г). Но этот шаг сузил круг лиц, которые поддерживали самого крымского царя, ибо за спиной Сагиба стояли видные крымские мурзы.

Укрепив свое положение на Востоке и имея спокойные тылы на Западе, Василий III мог заняться делами домашними. А их у него накопилось много. После рождения наследника престола активизировались силы, недовольные ростом великокняжеской власти. С ними, а также с теми, кто так или иначе содействовал упрочению позиции врагов московского государя, решено было покончить.

И мая 1531 г. начались заседания церковного собора по делу о фаворите великого князя Вассиане Патрикееве. Присутствовали на них также боярин Михаил Юрьевич Захарьин и дьяки. Ни великого князя, ни его братьев на заседаниях собора не было. До нас дошел только отрывок (без конца) судебного дела по списку конца XVI в.[1429] Путаное известие об осуждении Вассиана и заточении его в Иосифове монастыре за противодействие разводу великого князя содержится в «Выписи о втором браке». Дополнительные сведения о Вассиапе есть в так называемом «Судном деле» Максима Грека.

Вассиану в отличие от Максима Грека (на процессе 1525 г.) не предъявлялось никаких политических обвинений. После событий 1525 г. князь-инок некоторое время еще пользовался расположением Василия III. Так, по его челобитью 14 сентября 1526 г. была выдана Василием III льготная грамота Ниловой Сорской пустыни («бил ли челом старец Васьян княж Иванов сын Юрьевича»). На основании этой грамоты Н. А. Казакова отрицает связь дела Вассиана с разводом великого князя и склонна объяснить его опалу просто ростом влияния иосифлян при великокняжеском дворе[1430]. Однако вряд ли великий князь выдал бы на расправу своего старого советника, если б у него для этого не было веских причин. Ведь не только «Выпись», но и Курбский прямо говорит, что Вассиан «возбранял» Василию жениться на Елене[1431]. После рождения наследника престола Ивана всякие разговоры о каноничности второго брака великого князя приобретали особую опасность — они по существу означали отрицание законности и наследника престола. В таких условиях от неугомонного Вассиана лучше было отделаться. Поэтому он и был выдан с головою иосифлянам. Таким образом, подоплекой дела Вассиана, очевидно, являлся все же вопрос о втором браке Василия III.

Но так как с церковной точки зрения в вопросе о каноничности развода прав был Вассиан, а не великий князь, то Вассиан обвинялся в других церковных преступлениях. Главное из них связано с его переводом Кормчей. Этому труду была противопоставлена так называемая «Сводная Кормчая», составленная, как недавно было выяснено Б. М. Клоссом, при непосредственном участии митрополита Даниила накануне собора 1531 г. Первая вина Вассиана, по мнению его обвинителя митрополита Даниила, состояла в том, что он «развратил… на свой разум» Кормчую, эту «святую великую книгу». В частности, в ней Вассиан писал, что инокам полагается «жити по евангелию, сел не дръжати, ни владети ими». Следовательно, он «хулил» тех русских «чудотворцев», которые владели селами. Он, в частности, говорил:

«Господи! Что ся за чюдотворцы? Сказывают, в Колязинс Макар чюдеса творит, а мужик был селской»[1432].

Второе обвинение сводилось к тому, что Вассиан якобы говорил: «Плоть господня до воскресения нетъленна». Учение о нетленности плоти Христа означало признание его одной божественной природы, что представляло собой критику с рационалистических позиций ортодоксального учения[1433]. Больше ничего не могли иосифляне инкриминировать своему злейшему противнику, хотя и выискивали у этого старца всевозможные отклонения от правоверия.

Был еще один путь компрометации Вассиана, которым Даниил не замедлил воспользоваться, — это его дружба с опальным Максимом Греком. Поэтому одновременно с собором «на Вассиана» состоялся и второй собор — на Максима Грека.

Целью нового собора на Максима Грека, как правильно подметил С. Н. Чернов, была не расправа с его повергнутым «философом», а сокрушение Вассиана Патрикеева[1434]. Главные обвинения, выдвинутые на этом соборе, касались переводческой деятельности Максима, которая была тесно связана с работой Вассиана Патрикеева над Кормчей и его нестяжательскими взглядами. «Судный список» по делу о Максиме Греке, по наблюдениям Н. А. Казаковой, представляет собой публицистическую обработку материалов процессов 1525 и 1531 гг., предпринятую значительно позднее происходивших событий[1435]. Сохранившийся «судный список» (в поздних списках, не ранее конца XVI–XVII в.)[1436] восходит к дефектному протографу, в котором отсутствовали как конец судебного разбирательства 1525 г., так и конец судного списка 1531 г.

«Судный список» после отрывка о соборах 1525 г. содержит краткое введение публицистического характера, в котором говорится, что в 1531 г. собрался церковный собор, который «изобретоша ко многим прежним хулам новейшие хулы на господа бога», распространявшиеся Максимом Греком. Далее приводится обвинительная речь митрополита Даниила с перечислением «прежних» и новых проступков Максима. Максим, якобы находясь в заключении в Иосифове монастыре, похвалялся своим умением «волхвовать» (колдовать). Затем он укорял и хулил русские монастыри, «что они стяжания и люди, и доходы, и села имеють». А отсюда вытекало и то, что Максим укорял русских «чудотворцев», митрополитов Петра и Алексея, а также Сергия Радонежского, Варлаама Хутынского, Кирилла Белозерского, Пафнутия Боровского и Макария Калязинского: «Занеже они держали городы, и волости, и села, и люди и судили и пошлины, и оброки, и дани имали, и многое богатство имели, ино им нелзе быть чюдотворцем»[1437].

Максиму Греку вменялось в вину также, что он в Волоколамском монастыре говорил: «Напрасно мя держат без вины», т. е. отрицал все прежние обвинения, выдвинутые против него на соборах 1525 г.