Афганистан. Честь имею! - Сергей Баленко

Конечно, трудно было. Если сначала он говорил, что хоть зиму увидит настоящую, то потом, когда снега покидал вдоволь, восторга несколько поубавилось. Что ни говорите, а для человека, выросшего на юге, суровый климат Севера — достаточно жестокое испытание. Да и по дому скучал. Так что было бы не совсем верно утверждать, что все сразу же было хорошо. Но со временем втянулся, почувствовал вкус и к армейской службе, и к военной профессии. И уже потом, когда приезжал в отпуск, даже немного тянуло назад, в училище.

А местом службы для всего выпуска стал Туркестанский военный округ, для начала город Ашхабад. Люди военные, достаточно прослужившие, сразу бы определили, где предстоит служить новоиспеченным офицерам. Но им и в голову такое не пришло. Даже когда стало ясно, что определяют в Афганистан, он не спешил сообщать об этом родным. Когда наконец позвонил, был краток. И на вопрос: «Когда?» — четко, по‑военному ответил: «Завтра». Пожалуй, впервые в жизни он солгал. До оправки оставалось где‑то дней десять. Но понимал, что если мама об этом узнает, она обязательно приедет.

Летели домой маме, жене и друзьям письма о том, что у него все замечательно, ко всему привык, но о себе мало, скупо…

«Живу нормально, служба идет тоже нормально, здоровье хорошее».

Юра, оберегая родных от тревог, сумел убедить их в том, что там, где он служит, не стреляют, что ходит в караулы. И только однажды, извиняясь перед мамой и женой за долгое молчание, обмолвился: «…ездил первый раз на операцию. На операции, конечно, очень тяжело, но зато интересно лазить по горам, хотя очень тяжело на них залезать по 3,5 тысячи метров, да еще нагрузки по горло. Ну а больше об этом ничего писать нельзя, сами знаете, ведь это учения!».

Он вел дневник, в котором описывал почти каждый прожитый день. А сначала — очень подробно: как приехали, досада, что у кого‑то день рождения, а у него ни денег, ни подарка. И тут же оптимистическая строчка: мол, ничего, что‑нибудь придумаем.

Прошло столько лет, но мама до сих пор помнит одну из записей дословно:

«Сегодня вышли из боя. У меня погиб один солдат. Я так хочу, чтобы это была последняя смерть в моей жизни!».

Очень жаль, что так не бывает. И смерти были, и раненые. И тот нежданный последний бой, когда наша засада, ожидавшая караван из Пакистана, столкнулась с душманской…

Только по выписке из наградного листа можно судить о том, что Юра называл «учениями».

«Хамалко Юрий Михайлович. Командир взвода минирования. В Республике Афганистан с декабря 1986 года. Принимал участие в 5 боевых операциях и в 12 реализациях разведывательных данных по уничтожению бандформирований мятежников…

Так, 4 марта 1987 года разведотряд, в состав которого входил взвод минирования, находился в засаде в ожидании каравана из Пакистана. Неожиданно с господствующих высот разведчики подверглись интенсивному обстрелу душманов. Опасаясь окружения, лейтенант Хамалко Ю. М. приказал взводу отходить, а сам остался прикрывать своих бойцов…»

«Привет из Афгана! Здравствуй, моя родная мама! Только что приехал с учений… Я жив, здоров, служба идет нормально… Так хочется домой, когда же я буду дома?»

Самый обыкновенный

Не дано человеку знать, что с ним будет завтра. Он лишь может размышлять о прошлом, радоваться настоящему или грустить о нем и непременно верить в будущее. Миркасым Шербеков на войне, наверное, тоже верил в свое завтра.

В двадцать лет трудно себе представить, что будущего может просто не быть, что жизнь, возможно, кончится настоящим — сегодня утром, днем или вот прямо сейчас. Пролетит пуля, разорвется граната, и все останется позади — короткая жизнь и трагическая смерть.

Миркасым ничего не успел совершить. Незаметный мальчик, самый обыкновенный — таким он остался в памяти тех, кто знал его при жизни. Им трудно вспомнить что‑то особенное в короткой биографии этого паренька. Да и немудрено. Обыкновенный мальчик родился в обыкновенном селе нашей огромной страны. Вырос в обыкновенной многодетной семье, где жить означало трудиться. Так бы, наверное, и жил Миркасым, работал на пользу себе и людям.

Между тем уже раскручивался огромный страшный жернов афганской войны, порожденный бездушной антинародной системой. Перемолов за девять лет тысячи людей, не пощадил и этого узбекского мальчика. Что ему еще одна песчинка в общем океане жертв, еще одна несбывшаяся жизнь, еще одна нелепая, бессмысленная смерть…

Трудно писать о Миркасыме. О мальчишке, взявшем на свои плечи самое тяжелое, что существует в этой жизни. Такие не спрашивают: «За что?», «Кто виноват?», «Кому это нужно?». Они идут туда, куда их посылают. И погибают. Погибают в девятнадцать — двадцать лет не потому, что столько им отмерили богини судьбы Мойры, а потому, что так решили облеченные властью люди, умеющие складно говорить о долге.

Вряд ли много счастливых минут было в короткой жизни Миркасыма Шербекова, гораздо больше трудностей.

На наш запрос ответил ближайший друг и однополчанин Миркасыма Алжанов Тохир. Мы приводим его письмо полностью.

«Детство у Миркасыма было, как у всех детей — мимолетным. Наше село было небольшое, с глинобитными домами, построенными на южный лад. Земля и природа нашего края щедры. Мой друг, как истинный сын этой земли, тоже был очень щедр. Он всегда отличался удивительной отзывчивостью и чуткостью, был всегда предупредителен. В детских шалостях его была удивительная мудрость и спокойствие. День начинался с его крика во дворе, и мы уходили играть в „войнушки“, где всегда командовал он. Детство у каждого человека бывает кратким, как мгновение, а детство Миркасыма — это огромный мир страстей и увлечений. К любому делу он относился очень серьезно. Мы могли не прийти на игры, и тогда он говорил нам о важности самосознания… Однажды мы купались на речке и услышали крик о помощи. И только Миркасым прыгнул в воду на помощь утопающему. Мы, конечно, тоже помогли ему. Этот поступок поднял нас в собственных глазах, но опять же благодаря Миркасыму. Всегда такой улыбчивый, доброжелательный, он в нужный момент проявлял себя как волевой человек. Миркасым был создан быть первым.

Он очень радовался, когда в 1965 году пошел в среднюю школу № 65 имени Поповича, которая потом была переименована и стала называться именем С. Лазо. Как он радовался. Он говорил, что мы постигаем мудрость, которая накоплена веками, и мы не имеем права не учиться. Не имеем права не постичь этой мудрости. Учеба Миркасыму давалась легко. Очень хорошо ориентируясь во всех предметах, он иногда помогал нам. Не обижался по пустякам, но никогда не прощал измены, предательства.

После школы он поступил в Ташкентский сельскохозяйственный техникум, стал агрономом. У него и с девушками получалось лучше, чем у нас. Однажды встретил Назиру. Первое чувство переросло в большую, красивую любовь. Он очень дорожил ею. Провожая его в армию, Назира обещала ждать его. „Только не клянись, — сказал он, — Жди меня, и всё“, — и вытер ее слезы руками. Откуда ей было знать, что видит любимого последний раз, последний раз обнимает.

Нас призвали вместе. Вместе служили в „учебке“. Шесть месяцев пролетели, как один миг. 7 декабря 1979 года нас подняли по тревоге и в полной боевой выкладке повезли на аэродром „Тузел“, где нас уже ждали два самолета „Ан‑22“. Впереди нас ждал Афганистан. Приземлились в Баграме. Там и познакомились с группами спецназовцев из КГБ СССР. Мы в то время не знали, что вместе с нами прилетел и новый президент Афганистана Б. Кармаль. Началась подготовка к штурму дворца Амина.

Трудно передать все что было потом. Это был ад. Трудно было понять, кто и откуда стреляет. На нас была афганская форма, повязки на руке, и каждый знал пароль. Мы потеряли чувство времени. Во время боя на втором этаже увидел Миркасыма. Он пытался помочь раненному в позвоночник пулеметчику Таракулову. В следующее мгновение рядом с другом разорвалась граната, осколки вошли в затылок…»

Миркасыма помнят. Но лучше бы он жил!

Не дожил…

Армейской службы он не боялся, наоборот, мечтал о трудных, продуваемых всеми ветрами десантных войсках. Но жизнь подготовила более серьезный экзамен на прочность — Афганистан.

Все письма, которые Аниса Давлятовна хранит, как великую святыню, примерно одного характера, словно и не на службе сын, а на курорте… Да разве обманешь материнское сердце?

«Сейчас совсем ничем не занимаемся, находимся как в доме отдыха. До обеда — загораем, после обеда искупаемся в речке и играем в волейбол».

«А сюда, в Панджшер, я сам захотел. Написал рапорт о переводе и нисколько не жалею…»