Новаторы - Ю. Кулышев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Договорились! — уже в который раз повторила Мархамат.
«Легко сказать — быть внимательной и аккуратной, — думала Мархамат, проработав с неделю в цехе, — а как научиться этому — вот вопрос!» Глядишь на эти ленты, тазы, катушки, веретена, и в глазах все мелькает так, будто катаешься на карусели, даже голова кружится! А тут еще этот Фаттах Ахмедов со своими шпилечками. Подойдет так, что и не заметишь. И сразу какой-нибудь ехидный вопросец: не болит ли, дескать, от шума головушка, не принести ли небольшой диванчик, чтоб полежать часок-другой, а заодно не заварить ли зеленого чаю для утоления жажды? Мархамат, как могла, отшучивалась — советовала ему надеть чалму, в которой как-то, мол, удобнее проявлять заботу о ближних, сравнивала его голос со щелканьем перепелки, интересовалась, давно ли он бросил работу чайханщика. А пока она придумывала ответ на очередную шутку Ахмедова, тот самым невинным голосом просил разрешения остановить машину и делал это в ту же секунду, после чего передвигал тазы и, как бы между прочим, объяснял, что ленты не должны перекрещиваться, дабы они направлялись в вытяжной прибор по самому короткому пути. И тут же заявлял, что такой, казалось бы, пустячок способствует повышению производительности труда и увеличению выпуска продукции.
Мархамат как-то во время обеденного перерыва пожаловалась Таджихон на Ахмедова, а та сочувственно закивала головой и сообщила, что ей еще хуже приходится, поскольку этот ужасный инструктор просто не дает ей покоя со своими шуточками насчет ее рыжих волос и синих глаз, не говоря уже о подтрунивании над ее рассеянностью, из-за которой, как он однажды выразился, веретена скрипят зубами, а ровница заливается слезами.
— А вообще-то с ним как-то веселее, — неожиданно призналась Таджихон. — Ты знаешь, я боялась, что к нам приставят какого-нибудь нудного инструктора. А этот — ничего, не хуже Надежды-апы. Пустит шуточку, а потом, будто случайно, кое-что интересное о машине расскажет.
— Ты гляди, что получается, — заметила Мархамат. — Когда мы учились в школе ФЗУ, я думала, что мы ничего не знаем; после экзаменов я думала, что мы знаем все; а теперь опять такое впечатление, что мы не имеем никакого представления о ровничной машине.
— И мне так кажется, — вступила в разговор Ходила, подходя к подругам и услышав последние слова Мархамат.
— А я просто стеснялась вам в этом признаться раньше, — понизила голос Таджихон. — Даже страшно подумать — неужели мы так никогда и не станем настоящими ровничницами?
— Без паники, девчата, — улыбнулась Мархамат. — Всему свое время. Надежда-апа ручается головой, что через год мы сами станем инструкторами.
Ташкент в первые годы после Октября постепенно превращался из затерянного на окраине России небольшого городка в центр промышленности и культуры Средней Азии, в столицу социалистической республики.
Капиталистическая промышленность начала возникать в Ташкенте сразу же после присоединения Туркестана к России. К 1871 году здесь было пущено 9 предприятий, в 1910 году их стало 80. Перед Октябрем в Ташкенте имелось 250 мечетей, но не было канализации, в городе функционировали 12 медресе и 8 бань, однако отсутствовал водопровод; существовал драматический театр, но не было ни одного высшего учебного заведения; курсировал построенный бельгийскими предпринимателями трамвай, но большинство улиц по вечерам погружалось во мрак; действовала основанная еще в 1873 году обсерватория, но влачила жалкое существование единственная больница, издавалось несколько газет, по было замощено менее четверти улиц, и в городе среди мусульман свирепствовали законы шариата.
В 1932 году началось строительство Ташкентского текстильного комбината. Место, где ныне возвышаются стройные корпуса промышленных и жилых зданий, представляло собою огромный пустырь со следами старого, всеми забытого мусульманского кладбища и остатками древней гробницы. Во время дождей сюда не только невозможно было пройти человеку, но даже и проехать арбе или телеге. Единственная надежда возлагалась на автомашины. Но упорство людей ломало все преграды. И когда наконец было очищено место для строительной площадки, когда сюда подвезли необходимые для начала работ строительные материалы, здесь шестого мая тридцать второго года состоялся торжественный и многолюдный митинг.
Подвели железнодорожную ветку, и вскоре стало прибывать долгожданное оборудование. Строительство велось такими темпами, что возник вопрос о срочной подготовке кадров для будущего комбината. И вот тогда-то по приглашению правительства республики в Ташкент вслед за опытными строителями и монтажниками потянулись высококвалифицированные специалисты текстильной промышленности, работавшие до этого на предприятиях Москвы, Иванова, Серпухова, Орехово-Зуева, Ленинграда, Владимира.
В числе первых посланцев России была и Надежда Корнеева. Выезжая в Ташкент, она не сомневалась, что вскоре вернется в Иваново-Вознесенск, на свою родину. Корнеевой понравились гостеприимные ташкентцы, ее тронула их теплота, она, наконец, была покорена теплым климатом и обилием самых удивительных даров фруктовых садов, виноградников, бахчей.
Корнееву, которая ожидала, что ей придется всматриваться в лица работниц, откидывая их паранджу, покорили открытые улыбки девушек, их неистребимая жажда знаний, стремление узнать все сразу. Она предполагала, что ей никак не обойтись без штатного переводчика, но опасения были напрасны.
Правда, на улицах города и особенно в старой его части она слышала непонятный говор жителей и видела множество женских фигур, облаченных в накидку с совершенно, казалось бы, непроницаемой черной сеткой чачвана и с рукавами, которые, как она выяснила, были сплошной бутафорией, ибо сквозь них никогда не продевались руки. Но это, как она выражалась, блестели осколки старого мира, и вскоре они должны были, конечно, исчезнуть.
Уже через два месяца после того как она отстояла свою первую в жизни смену, Мархамат прибежала домой радостная и возбужденная: у нее был припасен один сюрприз.
— Что случилось, дочка? — ласково улыбаясь, спросил отец. — Уж не влюбилась ли ты, случайно? Чуть с ног не сбила!
— Как вам не стыдно, ата! — еще больше покраснела Мархамат. — Разве можно такое говорить? Влюбилась…
— Да ты же просто подпрыгиваешь от радости, — заметила Зухра-хон. — Говори, что там у тебя произошло!
— Сто пятьдесят у меня, сто пятьдесят! — обнимая мать за плечи, сказала Мархамат. — А в прошлом месяце было только девяносто пять, понимаете?
— Сто пятьдесят рублей — это не такая радость, чтобы сбивать с ног человека, — медленно проговорил старик. — Другие за месяц зарабатывают куда больше. Но разве ты первый раз принесла девяносто пять?
— Да я не о рублях говорю, — досадливо поморщилась Мархамат. — а о процентах. Месячное задание я выполнила полностью да дополнительно дала еще половину продукции.
— Это правда? — недоверчиво покосился на дочь Юлдаш-ата и погладил бороду, что было признаком волнения.
— Разве я когда-нибудь огорчала вас ложью? — с
