Том 14. М-р Моллой и другие - Пэлем Вудхауз

��Ну, сначала я вошла в его кабинет.

��Да что вы?

��И он состроил злобную мину.

��Это все?

��Нет, пока мы разговаривали, он состроил ее еще несколько раз� По-вашему, он � отзывчивый человек?

��Джонни, если ему захочется, способен вести себя, как самая пропащая гнида, а хочется ему этого, по-видимому, всегда. Что поделаешь, адвокат! Они всё мельчают. Ну, сыщика-то он порекомендовал?

��Да, пожалуй, можно сказать и так� Схватил телефонный справочник, разыскал там соответствующий раздел и ткнул пальцем в первую попавшуюся фамилию. Какой-то Эдер. Дж. Шерингем Эдер.

��Ну, чепуха. Таких фамилий не бывает.

��Вот видите, а он считает, что бывает. Я к нему ходила, и это имя там красуется во всю дверь аршинными буквами. Это маленький плюгавенький офис в маленьком плюгавеньком тупичке под названием Хэлси Корт. Причем это � в Мэйфэр,[44] так что он, наверное, считает себя мэйферским консультантом.

��Какой он?

��Страшненький. Лицо как у макаки, усища вощеные.

��Прок от него будет, как вы считаете?

��Он говорит, что будет. Всячески себя расхваливал.

��Сдается мне, все эти детективы � одного поля ягоды. Ну что же, давайте надеяться на лучшее.

��Давайте. Он собирается сюда приехать. Хочет поговорить с вами и получить фотографию вашего мужа. Дадим ему одну штучку?

��Да хоть целую дюжину!

��Тогда, как вы говорите, будем надеяться на лучшее. Вы сможете побыть без меня еще полчасика?

��Конечно. А что так? Надумали сходить в �Мирную гавань� к своему Фредди?

��Честно говоря, да,�� сказала Салли.�� Хочу устроить ему сюрприз.

Опасения Долли, что история ее поражения загонит Мыльного во мрак безысходности и разуверит в необходимости вести борьбу до победы, подтвердились с избытком. Тень меланхолии сгустилась на его челе не только во время предобеденных возлияний, но и в течение последовавшей за ними трапезы, и даже утром, за завтраком. Увидев, как он поедает яичницу с беконом, специалист по античности представил бы Сократа, выпивающего чашу с цикутой; и, несмотря на ожидавшее ее одинокое утро, Долли испытала облегчение, когда он сменил разношенные домашние тапочки на крепкие башмаки и возвестил, что хотел бы прогуляться и все основательно обдумать.

Прошло немало времени, прежде чем он вернулся, а когда это наконец случилось, она с изумлением обнаружила, что его лицо, которое трудно назвать неправильным, расслоилось на две равные части столь ослепительной улыбкой, что она при виде ее несколько раз сморгнула. Его вступительная речь, сводившаяся к тому, что все теперь будет, как в аптеке, и дела уже на мази, усугубила ее оторопь. Она любила его всей душой, она готова была преклоняться перед ним из-за способности продать фальшивую акцию самому маловероятному из потенциальных вкладчиков, но, не считая этого редчайшего дара, она не пихала иллюзий относительно прочих возможностей его интеллекта. Долли сознавала, что, к худу или к добру, выбрала себе мужа, начиная с шеи и выше состоящего из сплошного бетона, но ей это было в радость. Она придерживалась мнения, что лишний ум только отвлекает мужчину, и с удовольствием отмечала, что у нее самой ума хватает на двоих.