Очерки жизни и быта нижегородцев XVII-XVIII веков - Дмитрий Николаевич Смирнов

ее, писавший в прошении: «К чему таковые лягушки у нее были — не для ль какого вреда, неведомо». И так как он «имеет подозрение на нее в желании его умертвить по случаю несогласного с ним жития», то и представляет Федосью и лягушек на суд.

Обвиняемая женка заявила на допросе, что сушеные лягушки у нее хранились для лечения ломоты в ногах, а намерения причинить зло мужу у нее не было.

Эксперт, в лице штаб-лекаря земского суда, заявил, что «часть тех иссушенных лягушек давана была собаке в молоке и по содержанию оной трое суток запертою в особом месте никакого вреда и перемены не последовало». Посему Губернский суд постановил: «Означенную женку Федосью Антонову от суда и следствия учинить свободною».

В июле 1793 года в нижегородском Совестном суде производилось дело о дочери нижегородского ямщика Котовщикова, девке Лукерье, и солдатке Анне Матвеевой. Лукерья обвинялась в том, что, получив от солдатки три «навороженные завязанные узла», подкинула один из них под порог дома бобыля Благовещенского монастыря Фролова и «испортила» дочь его Авдотью. Другой «узел» она подкинула «по наущению той же солдатки» под порог жилья отставного солдата Старикова, который выдавал дочь свою Секлетею Данилову замуж за капрала Березлева. «И оная девка Авдотья и капральская жена Березлева, — заключает судебное следствие, — от того приходят в безумство». Вызванные в присутствие «потерпевшие» женщины показали, что у каждой из них болит сердце, «отчего и приходят они в безумство».

Суд постановил вызвать лекаря для освидетельствования «порченых».

Последний нашел у обеих обычную форму психической болезни. Лукерья Котовщикова и Анна Матвеева отделались полугодовым сидением в остроге…

В деревнях бытовал в период падежей скота суеверный обряд «изгнания коровьей смерти». Для предотвращения эпидемии считалось достаточным силами женщин «опахать деревню». После полуночи, перед рассветом, в крестьянскую соху впрягались восемь обнаженных женщин и с соответствующими причитаниями двигались, проводя борозду вокруг селения. Сзади шла толпа остальных владелиц коров, размахивая кочергами, косами, серпами, ухватами, надеясь «испугать и прогнать коровью смерть». При этом считалось обязательным для успеха «церемонии» полное отсутствие мужчин на улицах и за околицей. Такое условие трудно было соблюсти, поэтому, объясняли крестьянки, и не было «чудодейственного» прекращения коровьих эпидемий. Однако сила внутреннего убеждения была такова, что «опахивание» в некоторых нижегородских деревнях сохранилось чуть ли не до середины XIX века.

Суеверия, связанные с лечением животных и людей, особенна широко были распространены в южной части Нижегородского края.

Известный русский академик И. И. Лепехин, посетивший Арзамас в 1768 году, пишет: «…хотя город Арзамас снабден ученым лекарем, однако жители в болезнях своих полагают более надеяние на незаконно ко врачеванию рожденных, как-то: на старух, мальханиц, ворожей и прочая…», «…По утру весьма рано посетил нас один из чиновных отставных офицеров, о которого имени и чине благопристойность упомянуть не дозволяет. Он был человек пожилой и словоохотлив. Рассказывая многие свои странные (т. е. по разным странам — Д.С.) похождения… довел речь до наших врачей, при которой, если бы кто имел охоту, совершенно бы мог научиться злословию. Сколько он унижал наше трудами и порядочным учением приобретенное искусство врачевания, столько выхвалял покойной бабушки своей лечебник и неудобопонятную его пользу. Оказывая желание быть соучастником его премудрости, без дальнейшего прошения сей Брамормаз (средневековый врач-целитель — Д.С.) обещал нам открыть сокровенные тайны своего наследственного лечебника: и так пошли мы с ним за город по Алаторской дороге. Первою встречена нами была Плакун-трава, которую наш Иппократ (Гиппократ), пошептав не знаю что, сорвал и, остановясь, говорил: «Плакуном ее называют для того, что она заставляет плакать нечистых духов. Когда будешь иметь при себе сию траву, то все неприязненные духи ей покоряются. Она одна в состоянии выгнать домовых дедушек, кикимор и прочих и открыть приступ к заклятому кладу, который нечистые стерегут духи», — что последнее собственным своим утверждал примером, хотя он с приобретенным кладом столь беден, сколько можно представить себе бедность в совершенном ее виде… От чертей дошло дело до ворожей. Колюка, в великом множестве по пригоркам растущая, подала к тому повод: «Траву сию, — продолжал он, — должно знать всякому военному и проезжающему человеку. Дымом ее когда окуришь ружье, то никакой колдун его заговорить не может»».

И много еще других местных лечебных суеверий и примет узнал академик Лепехин от словоохотливого знахаря-арзамасца.

Способы самоврачевания болезней (результат почти полного отсутствия ученых медиков) вызывали пытливый интерес в широких слоях нижегородского населения.

Однако недостаток образования и общей культуры лишал людей возможности достигнуть каких-либо действительно ощутимых результатов. Надеялись больше на «божью помощь». Церковь услужливо шла навстречу пастве и «рекомендовала» кому, как и когда следует «молиться» при хвори.

Мало того, существовало печатное «Сказание, каким святым, каковые благодати от бога даны и когда памяти их». Читатель сего «Сказания» узнавал, что от болезни глаз помогает «мученик Мина Египтянин», ежели заболит голова — обращайся с молитвой к пророку Иоанну Предтече, специальность святого Артемия — грыжа, а при заболевании зуба нет лучшего врача, чем Антипа.

Не обошло «Сказание» и такие бытовые ситуации: «аще возненавидит муж жену свою неповинно» — молись великомученикам Гурию, Симону и Авиву; преподобный Мартиан спасает «от блудные страсти», а по вопросу длительного запоя лучшим советчиком может быть Вонифатий.

О действенности «наставлений» каких-либо свидетельств история не сохранила. Но даже и в те далекие времена здравый смысл народа торжествовал над суевериями. Старинные, дошедшие до нас бытовые поговорки — доказательство этому: «Доктор не бог, а помогает», «Доктор в святцы не залезает, а болезнь как рукой снимает», «Не дал бог здоровья — даст лекарь», «Бог-то бог, да и сам не будь плох» и т. д.

Народный практический трезвый ум искал более действенных средств и способов борьбы с болезнями. Рождается слабый недоношенный ребенок. Родители стремятся сохранить ему жизнь. Народная медицина XVIII века рекомендует прием, получивший широкое распространение в Нижегородской и Казанской губерниях. Младенца «запекают» в русской печи. Обмазав тельце сырым тестом, кладут на лопату и небольшое время держат в жару над пекущимися хлебами. Вынутый из печи ребенок остается согретым в своем «футлярчике» в течение нескольких часов.

Именно такой «операции» подвергся Гавриил Романович Державин при своем рождении в 1743 году. Сообщая об этом, поэт пишет: «Это было сделано для придания