Залив Голуэй - Келли Мэри Пэт

— Слава богу, что у тебя есть работа, Майкл. И еще спасибо Господу за это американское письмо. Теперь это уже вопрос жизни и смерти.

Ничего не ответив, Майкл отошел и начал карабкаться к самой верхней грядке. Он долго стоял там молча, а затем вернулся ко мне.

— Сколько денег, Онора? Сколько денег тебе удалось собрать?

— С деньгами Патрика — тридцать пять фунтов, — ответила я.

— Этого хватит на корабль до Америки?

— Майкл… Ты серьезно?

Он кивнул.

— Мама с папой тоже поедут. И Майра. Она может продать свое ожерелье.

— Мы напишем в ту церковь в Чикаго, которая носит имя Святого Патрика. Макги говорит, что местные священники знают там всех ирландцев до единого. Они передадут весточку от нас Патрику.

— Да. Да. Сестра Мэри Агнес пошлет это письмо для нас. Но, Майкл… — Я должна была задать ему этот вопрос. — А как же восстание?

— Не будет никакого восстания. Картофельная чума одолела нас. И этот враг похуже британской армии. Люди уже понимают, что будет дальше. А будет голод. Про зиму я даже думать боюсь. Введут военное положение, и не будет никакой помощи от правительства мятежным ирландцам — в этом можешь быть уверена. Я не могу тебя просить, Онора, чтобы ты пережила все это снова. Я должен решать, что будет лучше для моей семьи. Патрик поймет меня. И поможет, когда мы приедем к нему. Нам лишь нужно туда добраться.

— Но нужна еще еда в дорогу.

— В Голуэй Сити есть и мука, и зерно.

— Сейчас, после этой катастрофы, Майкл, цены поднимутся — никто не станет ждать с их повышением.

— Я достану еду. Как-нибудь достану.

— Солдаты будут настороже. Они будут следить, и они могут искать тебя!

— Я буду очень осторожен.

— Я попрошу Линчей. Буду умолять их, сделаю что-нибудь. Нищие, — сказал он. — Они превратили нас в нищих попрошаек. Запад просыпается? Каким же дураком я был.

— Нет, Майкл! Мы выжили именно благодаря тебе, и теперь мы можем уехать, можем бежать! В Америку! Произнеси это вслух, Майкл, скажи: Америка!

Он промолчал.

Я встряхнула его за плечи:

— Скажи это!

Я ударила его кулаком в грудь.

— Скажи: Америка.

— Америка, — повторил он за мной.

— Чикаго.

— Чикаго, — эхом прозвучало от него.

— Мне все равно, насколько тяжела будет жизнь здесь, главное — мы выживем. Мы сильные, Майкл. Разве это не Патрик говорил, что те, кто выжил в пору трудностей и невзгод, становятся крутыми и бесстрашными? Мы не умрем, Майкл. И однажды мы вернемся сюда — или вернутся наши дети, или дети их детей. Они вернутся на берега залива Голуэй. Они еще обязательно будут скакать здесь — в Ирландской бригаде, Майкл! А теперь скажи это еще раз… Чикаго.

— Чикаго.

*

В последних числах июля восстание все-таки состоялось, но, как и предсказывал Майкл, порча картошки положила конец надеждам армии народа на триумфальное шествие бунта по всей стране. Смит О’Брайен и несколько его последователей окружили полицейский участок Муллинахоне — они все еще были убеждены, что быстрая победа поднимет все сельское население. Полиция согласилась сдаться при условии, что Смит О’Брайен вернется сюда с более внушительным отрядом, чтобы спасти их от унизительного поражения всего от нескольких человек противника. Смит О’Брайен согласился, но полицейские сбежали и подняли тревогу.

Вблизи городка Баллингарри сорок шесть вооруженных полицейских выдвинулись на представителей «Молодой Ирландии» и еще двести человек примкнувших к ним местных жителей. Мятежники бросали камни в солдат, которые забаррикадировались в двухэтажном доме вдовы Маккормак. Смит О’Брайен побоялся атаковать их там, чтобы не сжечь жилище бедной женщины. Полицейские стреляли оттуда по мятежникам, и те в итоге рассеялись. В последующие несколько дней Смита О’Брайена, Мигера и остальных арестовали. Правительство приговорило их к казни через повешенье, но, по данным репортеров «Виндикейтор», повстанцев должны были отправить в ссылку, как и Митчела.

— День скорби для всей Ирландии, — сказал отец, когда я пришла навестить родителей уже после подавления восстания. Я нашла его на пляже, где он бродил по песку.

— Майкл сказал, что это картофельная чума победила их, папа, а не британцы, — сказала я.

— Что ж, он прав, — ответил отец.

— Мы уезжаем, папа, — продолжала я. — Может быть, вы тоже поедете с нами в Америку? Пожалуйста.

Он покачал головой. Я ждала. Он посмотрел на залив — был прилив, и волны прибоя били в берег совсем рядом с нами.

— Я слишком стар, a stór. Мы с твоей мамой проведем остаток дней здесь, у залива Голуэй. Если твои братья напишут, их письмо придет в Барну. И твоя мама никогда не уедет отсюда, пока такая возможность существует.

Он развернулся и пошел обратно в сторону своего домика. В дверях он остановился.

— Когда много лет тому назад я привел ее сюда, то обещал ей, что он всегда будет нашим домом. Níl aon teinteán mar do teinteán féin, — закончил он.

— Ни один очаг не заменит очаг собственного дома, — повторила я его слова по-английски.

— И это чистая правда, — грустно сказал он.

— Да, папа, я знаю… Но как же мы можем бросить вас? Как, скажи?

— Вы должны ехать. Они не оставили молодым выбора. Когда?

— Как только сможем. Чем раньше, тем лучше, папа.

— Только не отправляйтесь в путь в конце августа. Осенние шторма и в заливе достаточно суровы, а пересекать океан в это время года очень опасно.

— Кому, как не тебе, знать это, — сказала я.

— Да. А этот город, Чикаго, он на море?

— Нет, папа.

— Это плохо. Я же знаю, как ты любишь залив Голуэй, Онора. Для тебя было бы утешением найти там хоть немного воды, которая напоминала бы тебе о нем.

Глава 20

Наступил август, и последние сомнения развеялись. Болезнь уничтожила весь урожай картошки 1848 года. Поля, засеянные с таким трудом и жертвами, были черными и безжизненными. В третий раз за четыре года мы потеряли свою основную пищу, хотя наши зерно и скот продолжали отправляться в Англию. Но именно паника, а не чувство протеста, заставляла людей торопить события.

Майкл настоял на том, чтобы заранее сообщить агенту Бьянкони, миссис Карриган, что он уходит. Я опасалась, что так об этом сможет узнать Джексон, который попытается найти любой предлог, чтобы отобрать у нас деньги.

— Я должен дать ей время, чтобы она могла подыскать кого-то на мое место, — настаивал Майкл.

— Найти кого-то на твое место? — удивилась я. — Да стоит тебе только выйти оттуда, и на пороге у нее будет толкаться двадцать, а то и тридцать кузнецов.

— И все же она была очень добра к нам, когда обналичила банковский чек от Патрика, не сказав ни слова. У нас есть всего две недели. Миссис Карриган сохранит наш секрет.

Майра уже была готова. Она продала свое бриллиантовое ожерелье за двадцать золотых соверенов управляющей гостиницы «Брайдс Хотел». На двоих у нас теперь было пятьдесят пять фунтов. Мы отправимся пешком в Дублин. Оттуда доберемся по морю до Ливерпуля. А там найдем американский корабль. Слава богу, Майра и ее дети едут с нами.

— Я просто обязана это сделать, — говорила нам Майра. — Чтобы уберечь вас с Майклом Келли и не дать обвести вас вокруг пальца всяким жуликам в Америке.

Наконец эти две недели миновали. Мы собирались отправиться в путь послезавтра, пятнадцатого августа, — в праздник Девы Марии. Удачный день.

Мы сидели в домике Майры в Барне. Дети были у мамы.

— Я бы хотела, чтобы у нас было побольше денег, — сказала она.

— На проезд и еду нам хватит. Майкл сказал, что Патрик там встретит нас.

— Нам следовало бы попросить еще несколько фунтов у мисс Линч, — настаивала Майра.

— Но она может проболтаться.

— Не проболтается. К тому же через два дня нас уже здесь не будет.

И мы с ней отправились в Барна-хаус — в последний раз.

*

Мы с Майрой стояли снаружи и разговаривали с мисс Линч через заднюю дверь.

— Боже мой, что же творится! — запричитала мисс Линч. — Ирландия не может рассчитывать на помощь Англии, этой помощи не будет совсем. Англичане говорят об ирландцах ужасные, шокирующие вещи. Они считают, что мы тут все бунтовщики и попрошайки и что Англия должна прекратить предоставлять любую помощь нам.