Залив Голуэй - Келли Мэри Пэт

Майкл кивнул и едва заметно улыбнулся.

— Согласен, — сказал он.

— А после этого ты сыграешь веселый ирландский танец. И пусть наши соседи в Чикаго услышат настоящую голуэйскую волынку. Я отвезу туда бабушкины истории, которые храню в своей памяти. Мы будем устраивать там замечательные сборища, которые скрасят это суровое место.

— А я буду играть марши для Ирландской бригады.

— Обязательно. Faugh-a-Ballagh! — воскликнула я.

— Ну хорошо, Онора, — сказал он. — Я понимаю, что ты хочешь подтолкнуть меня смотреть вперед, а не назад. Я попытаюсь. К тому же там будет Патрик. Как думаешь, когда он получит наше письмо?

— Сестра Мэри Агнес отослала его в прошлый вторник. На наружном конверте она указала адрес пастора, а наше письмо вложила внутрь. Это должно быть достаточно безопасно. Я написала там, что мы рассчитываем добраться в Чикаго к сентябрю и что мы обратимся за весточкой от него в церковь Святого Патрика.

Он понимающе кивнул.

— Мы живы, Майкл. Это ты помог нам выжить, — сказала я ему. — Ты. Ты сделал это.

Он лишь пожал плечами.

— А теперь я вот о чем подумала, Майкл Джозеф Келли: не соизволишь ли ты последовать за мной? Наши дети сейчас заняты, а через девять месяцев мы уже устроимся в Чикаго, так что…

— Так что?..

Я повела Майкла в сарай. Увидев посреди него ложе из травы и водорослей, окруженное желтыми цветами дрока, фиолетовыми фуксиями, жимолостью и лютиками, он взглянул на меня и улыбнулся. Я распустила волосы и прильнула к нему.

— Я искупалась сегодня утром, — сказала я.

— В ручье у родника Святого Энды? — уточнил он и поцеловал меня в макушку. — Ох, a stór.

Я взяла его лицо в свои ладони.

— A ghróа, у нас будет сын по имени Майкл Джозеф Келли. Родится он уже в Чикаго, но зачат будет здесь, в Нокнукурухе — на Холме Чемпионов. Ложись, — сказала я, и Майкл опустился на постель. Я поднесла ему горсть свежей травы. — Это с дальнего луга.

Майкл вдохнул ее аромат.

— Сладкий запах, — прошептал он. — Наши дети никогда не ели травы, Онора. Мы всегда находили что-то съедобное для них. Они никогда не ели траву.

— Никогда. Листья капусты, ботву репы, стебли подснежников, щавель — да, но траву — никогда.

— А в Голуэй Сити я видел детей, у которых рты были измазаны зеленым.

— И ты, надеюсь, дал им несколько пенсов.

— Конечно.

— Ты благородный человек. Иди ко мне, мой герой, вышедший из моря. Мы с тобой живы.

Я наклонилась к нему и поцеловала его, а потом легла на траву рядом. Он раскрыл для меня свои объятья. Мы занимались любовью в этом тесном сарайчике, который по-прежнему пах лошадьми и сеном, и я благодарила Господа за своего мужа, Майкла Джозефа Келли.

Когда мы шли к дому, он сказал:

— В Нокнукурухе мы сделали что-то из ничего.

— Это верно, Майкл.

— И это еще не конец, Онора. Патрик в своем письме пишет, что наши люди там не забывают свою родину и тех, кто здесь остался.

— Как они могут забыть такое? — подхватила я. — Они же ирландцы.

— Патрик помнил о нас.

— Конечно помнил, — согласилась я.

Мы остановились, глядя на залив.

— У нас будет с собой волынка, — продолжал он.

— Будет.

— Я смогу научить Джеймси разным мелодиям, которым учил меня мой отец.

— Обязательно научишь.

— А ты будешь рассказывать детям бабушкины истории.

— Fadó, — подтвердила я. — А вы с Патриком сможете найти там участок земли и заняться фермерством.

— Он никогда не осядет на одном месте. Д’Арси Макги рассказывал мне, что ради дела Патрик все время путешествует из одного конца Америки в другой. А ведь когда-то именно он не хотел ничего больше, чем иметь свои зеленеющие поля, в то время как меня манили странствия.

Мы стояли и любовались солнцем, садящимся в воды залива Голуэй.

— Интересно, где бы ты был сейчас, Майкл, если бы в то летнее утро не отправился купаться в заливе, — сказала я.

Он обнял меня.

— То был счастливый день.

Из пояса юбки я достала камешек, который он подарил мне три года назад, и, держа на ладони, подставила под последние лучи уходящего солнца — они заиграли на серебристых прожилках, блестевших на зеленом и розовом фоне.

Майкл коснулся камешка пальцем.

— Мой талисман, — сказала я.

— Частичка Ирландии, которую мы увезем с собой, — ответил он.

Из дверей нашего домика стремглав вылетел Джеймси:

— Мама, а Пэдди открыл мешок с мукой.

Я повернулась к Майклу:

— Это наша еда в дорогу. — Затем я обратилась сначала к Джеймси: — Уже иду. — А потом к Майклу: — Мы с тобой увезем живые, сопящие частички Ирландии, и частички эти хотят есть.

Я пошла к дому, но Майкл остался стоять на месте.

— Ты не собираешься выкапывать свою волынку?

— Утром, — ответил он. — А сейчас я немного устал.

В тот вечер он уснул раньше детей.

Я смотрела на спящего мужа. «Мы еще построим новый Нокнукурух, — мысленно обещала я ему. — И на пути к этому ты будешь счастливее, чем прежде. В конце концов, Майкл, не ты ли в свое время отправился на большой рыжей лошади куда глаза глядят?»

И вот шанс начать все сначала — новое приключение. Faugh-a-Ballagh!

*

Следующим утром на рассвете я начала толкать Майкла. Обычно он вставал с первыми лучами солнца и не залеживался в постели.

— Майкл, просыпайся, a stór. Ты можешь опоздать на своей последний рабочий день в кузнице.

Он открыл глаза, но тут же закрыл их.

— Если бы я знала, что занятия любовью настолько измотают тебя, я бы дважды подумала, прежде чем предлагать тебе такое, — сказала я.

Он ничего не ответил.

— Майкл… Майкл! Проснись! — Я коснулась рукой его лба. Горячий. — Пэдди!.. Пэдди!

— Что такое, мама?

— Пэдди, сбегай принеси папе воды — холодной воды из ручья.

Пэдди подошел и посмотрел на лежащего Майкла.

— Поторопись, Пэдди, бегом.

Пэдди быстро схватил оловянную чашку, оставшуюся со времен общественной кухни с супом, и умчался.

Теперь проснулся и Джеймси.

— Что случилось, мама?

— Ничего, спи дальше.

Но он уже сел. И видел, как я положила ладонь на лоб Майклу.

— Папа заболел, да, мама?

— Я в порядке, Джеймси, поспи еще, — сказал Майкл, а потом обратился ко мне: — Отведи меня в сарай, Онора. Немедленно.

— Не поведу. Это у тебя какой-то пустяк.

Прибежал Пэдди с водой. Я поднесла чашку к губам Майкла, и он выпил немного, но потом закашлялся… и еще долго не мог остановиться.

— Папа! Что с тобой? — спросил Пэдди.

— Не подходи ко мне, Пэдди, — ответил Майкл. — Папа просто неважно себя чувствует. Я немного полежу в сарае. Давай, Онора, помоги мне.

— Майкл, я отошлю детей к матери. Ты не…

— Давай, Онора.

О Господи, прошу Тебя, только не это!

— Ты должна это сделать, Онора, ты должна. Вспомни Джона Джо Фоли — отлежался три дня в сарае и поправился.

Майкл начал подниматься, как будто собирался дойти туда самостоятельно.

— Погоди, Майкл, мы поможем тебе.

Мы с Пэдди подхватили его с двух сторон и медленными неровными шажками отвели в сарай. Там мы уложили Майкла на постель, которая еще вчера была ложем любви. Вчера?

— Пэдди, отведи всех остальных в Барну и пришли сюда Майру.

— Иди и ты, Онора, — сказал Майкл. — Иди вместе с ними.

— Я тебя не брошу.

— Оставь мне воды и дай поспать. Вернешься завтра.

— Я никуда не пойду. А ты, Пэдди, иди. Стивена понесешь на руках. Ступай. Прямо сейчас.

— Мама, я тоже не хочу бросать папу!

— Ты слышал, что сказала мама, Пэдди.

Голос у Майкла был надорванный, но Пэдди повиновался.

Через несколько мгновений дети появились на пороге сарая. Пэдди держал на руках Стивена, Джеймси и Бриджет плакали.

— Папа?.. Папа!.. Папа!.. — повторяли они сквозь слезы.

— Идите уже! Папе нужно поспать. Идите к тете Майре, — сказала я.

*

Я сидела рядом с Майклом, пока он спал, и прикладывала к его горячему лбу смоченный в воде край своей юбки. Дыхание у него было хриплое, а изо рта плохо пахло на выдохе.