Элохим - Эл М Коронон

– А в чем? – спросил Сарамалла.

– Греки первыми научились восходить от конкретного к абстрактному. В мире существует множество конкретных, зримых и осязаемых столов, за одним из которых мы сидим. Есть еще идея «стола», не осязаемая и не зримая. Но если сделать еще один шаг в восхождении к предельной абстрактности, например, скажем, к идее «самый крепкий стол», то мы нисходим обратно к конкретному, причем единично конкретному. Самым крепким столом может быть, вроде бы, только один и лишь только один стол в мире. Вот это двойное восхождение мысли от конкретного к абстрактному и дальше от абстрактного к конкретному произошло впервые почти семьсот лет назад, когда Гомер задумался о женской красоте. И все эти семьсот лет были потрачены на поиски ответа на вопрос, заданный царем: кто же из мужчин может быть достоин наипрекраснейшей в мире женщины? Иначе говоря, кто же среди мужчин также уникален, как Елена среди женщин. Каким он должен быть? Сильным, как Геркулес, хитроумным, как Одиссей, благородным, как Гектор, или же красивым, как Парис? В этих поисках отточилась греческая мысль, выросла великая философия. От Фалеса до Сократа и от Сократа до Аристотеля все великие мыслители, включая даже мрачного женоненавистника Гераклита, вдохновлялись гомеровским образом Елены. В этом смысле не было бы Елены, не было бы и всех великих греков. Все они в своих мыслях, словах и действиях стремились быть достойными наипрекраснейшей в мире женщины. Но никто, ни великие физики и метафизики, ни великие поэты и архитекторы, ни великие полководцы и политики, не сумели, вроде бы, доказать, кто же более всех достоин Елены.

– Каждый мужчина мечтает о наипрекраснейшей в мире женщине, – сказал Сарамалла. – Точно так же, как каждая женщина жаждет стать ею.

– Все это туфта! – заявил Дворцовый Шут. – Женщины наводят на себя всякий марафет, чтобы выглядеть красивее. Они притворяются, что более красивы, чем на самом деле, а мы, мужчины, также притворяемся, что не замечаем их притворства, чтобы показаться более достойными их притворной красоты. Вот так и живем все. В одном сплошном притворстве. Короче, жизнь – одна сплошная туфта.

Все расхохотались и зашумели. Застольный разговор о Елене был свернут.

62

Между тем Элохим быстро попрощался с царем и вышел из зала. Следом ушел и Г.П.

– Элохим, уже уходишь?

– Да, Учитель. Анна ждет меня у отца. Я и так засиделся.

– Пойдем вместе. Мне тут, вроде бы, больше нечего делать. Я по-прежнему живу в Нижнем городе. Кстати, недалеко от рабби Иссаххара. А ты как, все еще в Вифезде?

– Да. За Овечьим рынком. Очень удобно.

– Я слышал, что после Храма Ирод возьмется за возведение стены вокруг Безеты.

Верхний и Нижний города были обведены стеной еще в древности при царях Давиде и Соломоне. А вторая городская стена была возведена вокруг Акры Иезекией и Манассием и перестроена Неемией после возвращения из вавилонского плена. Но город давно перешагнул за эти стены. Его предместья настолько разрослись, что теперь доходили до Голгофы, а на севере Акры охватывали всю Безету.

– Тоже слышал, – сказал Элохим. – Стена пойдет от северо-восточного угла Храма, охватит всю Безету и дойдет до Западных ворот. Но успеет ли Ирод ее построить?

– Кажется, Ирод будет строить до гроба. Несомненно, он оставит после себя много великих памятников. Вроде бы, это самое лучшее, что есть в нем.

Так беседуя между собой, они перешли из одного двора в другой. Еще утром Элохим оставил своих телохранителей за воротами Крепости. Они подали ему коня. А Учитель сел на своего мула. И, следуя вдоль древних городских стен, они отправились в сторону Храма. Снег на дороге за день растаял и превратился в слякоть.

Сумерки незаметно перешли в темноту. На небе замерцали звезды. Нетронутый снег на крышах и заборах все еще белел при лунном свете. Тишина в темноте располагала к раздумьям. И они некоторое время ехали молча, Элохим с Г.П. впереди, а телохранители сзади.

Элохима не оставляли мысли об Ольге. Особенно с той минуты, как он представил Елену Прекрасную в ее образе. Красивее Ольги он не видел никого в жизни. «Достоин ли я ее красоты?», – невольно спрашивал Элохим самого себя. Но не мог ответить.

От мыслей об Ольге его отвлек Г.П.

– Давно, Элохим, мы с тобой, вроде бы, не встречались вот так наедине.

– Да, Учитель, кажется, в последний раз виделись во время осады Иерусалима. Не верится даже. Прошло столько лет.

– Время летит быстро, – согласился Г.П.

– Учитель, я всегда восхищался вами. Я не знаю другого человека, кто мог бы, как вы, представить обычные вещи в неожиданном свете. Я все еще думаю о том, какой же чертой должен обладать мужчина, чтобы стать достойным наипрекраснейшей женщины в мире? Простой ответ, вроде бы, говорит, что он должен обладать в совершенстве всем тем, что делает мужчину мужчиной. Ну, скажем, такими чертами, как храбрость, мужество, рассудительность. Но опять-таки, какая из них равноценна красоте Елены?

– Трудный вопрос. Лет десять назад я думал, что вроде бы существует какая-то одна черта в мужчине, равноценная красоте в женщине. Ею, я полагал тогда, является способность мужчины быть верным своему слову, поскольку через это проявляются прочие мужские достоинства. Но теперь я считаю, что, скорее всего, нет такой одной черты, благодаря которой мужчина мог бы стать достойным наипрекраснейшей женщины в мире. И теперь вопрос для меня не стоит так, чтобы найти равнозначную мужскую черту. Меня волнует другое.

– А что именно?

– Каков ответ человечества греческому изобретению образа Елены, если сами греки, вроде бы, не сумели его найти? Вот что меня интересует.

– И к чему вы пришли?

– К тому, что человечество имеет лишь два ответа. Один иудейский. Другой неиудейский. Иудейский ответ есть Мешиах, Великий Царь и Высший Священник Эл-Элйона. Неиудейский – Нимрод, Владыка Мира и Великий Богоборец. Оба столь же значимы, сколь и образ Елены. Но говорят не столько о мужских достоинствах, сколько об их миссиях в мире. Оба призваны сыграть великую роль в истории. Один с Богом, другой вопреки Богу.

– Но Нимрода уже нет в живых.

– Да, но образ его, образ Владыки Мира и Великого Богоборца, вроде бы, жив. Александр Великий, Гай Юлий Цезарь пытались стать новыми Нимродами. Александр даже провозгласил себя Богом. Еще многие будут стремиться к владычеству над миром. Человечество жаждет Нимрода так же сильно, как и Мешиаха.

«Поразительно, как же близко перекликаются эти слова с